Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК

Я попытался поднять настроение Мориса и повез его в Руайомонское аббатство, где вслед за биохимическим конгрессом состоялась недельная конференция по фагам… Я предполагал, что Морис позже разыщет меня, но он не вышел к обеду, и я отправился в его комнату. Он лежал ничком на кровати, пряча лицо от света тусклой лампы, которую я зажег. Оказывается, он съел в Париже что-то неудобоваримое, но сказал, чтобы я не беспокоился. Утром мне передали записку – он сообщал, что поправился, но должен успеть на ранний парижский поезд и просит извинения за причиненное беспокойство.

ДЖЕЙМС УОТСОН{812}

Международный биохимический конгресс 1952 г. в Париже собрал более 2200 химиков, физиков, биологов и медиков. В величественном лекционном зале Сорбонны едва хватило мест для всех{813}. Это представительное мероприятие, открытое министром национального образования Франции писателем и юристом Пьером-Оливье Лапи, длилось неделю, включало множество докладов и завершилось балетным спектаклем в Парижской национальной опере, куда надо было являться во фраках. Скучающие жены участников посещали знаменитые кружевные мастерские в Шантильи и мемориал «Поляна перемирия» в Компьень, где дважды было подписано перемирие – 11 ноября 1918 г., что завершило Первую мировую войну, и 22 июня 1940 г., с которого формально началась гитлеровская оккупация Франции{814}.

Как-то между заседаниями Эрвин Чаргафф и Джеймс Уотсон столкнулись в центральном дворе Сорбонны. Уотсон протянул руку для приветствия, но удостоился лишь тени сардонической улыбки старшего коллеги. Во всяком случае, так вспоминал эту встречу Уотсон{815}. Чаргафф описал ее иначе: «Мои чувства были далеки от "сардонических". Я искал туалет, но, какую бы дверь ни открывал, видел лекторий и один и тот же большой портрет кардинала Ришелье»{816}. Что бы им ни владело, высокомерие, равнодушие или банальный зов природы, 47-летнему Чаргаффу удалось поставить молодого Уотсона в неловкое положение – по крайней мере, в тот момент.

Гвоздем конгресса было заседание 26 июля, посвященное структуре белков и биогенезу. Хотя доклад по ключевым вопросам представил энзимолог Джозеф Фрутон из Йельского университета, переполненный зал покорил своим наскоро организованным выступлением Лайнус Полинг. Его речь, опиравшаяся на материалы, подготовленные к майскому выступлению в Королевском обществе, удостоилась аплодисментов, которые редко услышишь на академических собраниях. Бурный отклик как на его научную работу, так и на бесстрашное сопротивление репрессивной государственной политике не обрадовал угрюмого Джеймса Уотсона, сидевшего в задних рядах аудитории. По его мнению, Полинг всего лишь с юмором пересказал то, что уже было опубликовано. Уотсон изучил последние статьи вдоль и поперек и не нашел там никаких указаний на то, чем автор занимается после них{817}.

Впрочем, Уотсон был, по-видимому, одинок в своем мнении о выступлении Лайнуса Полинга. Когда Лайнус с супругой вернулись в свой номер в гостинице Le Trianon в Сен-Жермен-де-Пре, к ним толпой хлынули почитатели и коллеги, жаждущие поздравить почетного президента конгресса. Через несколько часов Полинги, словно король и королева, восседали во главе стола в роскошно украшенном банкетном зале, где проводился торжественный обед. Обложку меню украшал рисунок: юные нимфы на строительных лесах возводят стену из кирпичиков, помеченных обозначениями разных аминокислот{818}. На вложенных страницах значилось изысканное меню: суп минестроне, омары под майонезом, жаркое из ягнятины, зеленый салат, сырное ассорти и персики с мороженым под малиновым сиропом, марочные вина пино-нуар «Пуйи-фюиссе», шардоне «Поммар» и шампанское брют, охлажденное во льду, а также кофе и всевозможные ликеры.