Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК

Белая жидкость как будто помогла, но, поскольку Уотсон питался по-прежнему, через две недели, когда лекарство закончилось, симптомы вернулись. Как нередко бывает вдали от родного дома, Уотсон переоценил тяжесть своего состояния, заподозрив язву желудка, камни в желчном пузыре и еще более страшные болезни. Он снова пошел к врачу, но тот, едва взглянув на пациента, нацарапал еще один рецепт на то же средство и велел отказаться от острого и жирного вроде индийской курицы-тандури, греческого гироса и пирога со шпинатом и сыром.

Покинув кабинет врача, Уотсон поехал на велосипеде к дому, только что купленному четой Крик на Португал-плейс – кривой улочке с булыжной мостовой, вдоль которой выстроились узкие дома с неровными деревянными полами и мраморными каминами. Джеймс надеялся, что болтовня с Одиль поможет забыть о желудке{925}. Сначала они перемыли косточки Питеру Полингу, который был поглощен молодой датчанкой Ниной, помогавшей в доме Макса Перуца по хозяйству с целью изучения языка. Эта тема не успокоила боли Уотсона, и Одиль предложила обсудить фешенебельный пансион на Скруп-террас, принадлежавший француженке Камилле Приор, которую все знали и звали Поп. Эта предприимчивая профессорская вдова обожала устраивать всевозможные театральные и музыкальные мероприятия{926}. Чтобы свести концы с концами, она сдавала комнаты и преподавала английский язык девушкам-иностранкам, приезжавшим в Кембридж в поисках работы. Уотсон не стремился учить французский, но заинтересовался возможностью приглянуться Поп и попасть на ее знаменитые коктейльные вечеринки. Одиль пообещала позвонить ей и узнать, можно ли договориться об уроках. Перспектива познакомиться с новыми «объектами» очень обрадовала недужного Уотсона, и он пустился на своем велосипеде к себе в Клэр-колледж{927}.

Однако несварение заставляло Джеймса целыми днями оставаться в своем «номере», где он топил углем камин, натягивал одеяло на голову и погружался в размышления о ДНК. В помещении было необычайно зябко из-за очень холодного воздушного фронта, накрывшего бо́льшую часть Англии в начале декабря. Непогоду усугублял удушливый сернистый смог, возникавший из-за того, что в Британии для отопления использовали почти исключительно уголь{928}. Как-то раз у камина он в полудреме раздумывал, каким образом несколько цепей ДНК могли бы сплетаться так, чтобы это было красиво и желательно научно. В помощь ему у кровати высилась гора учебников, журналов и оттисков статей, в которых так или иначе рассматривалась взаимосвязь ДНК, РНК и синтеза белков{929}.

Оставалось еще пять лет до того, как Фрэнсис Крик сформулирует центральную догму молекулярной биологии о функции генов, описывающую, как в ядре клетки информация, закодированная в последовательности нуклеотидов ДНК, копируется с образованием РНК при помощи специальных ферментов транскрипции, а затем в цитоплазме клетки по этой РНК происходит трансляция – синтезируется соответствующая последовательность аминокислотных остатков, образующая белок{930}. Но уже в начале декабря 1952 г. Джеймс Уотсон записал кратко эту «формулу»: ДНК → РНК → белок{931}.

Уотсон вспоминал о своих мыслях того времени: «Имевшиеся тогда данные убедили меня, что ДНК – это матрица, по которой строятся цепи РНК. В свою очередь, цепь РНК – матрица для синтеза белка… стрелки обозначают не химические превращения, а перенос генетической информации от последовательности нуклеотидов в молекуле ДНК к последовательности аминокислот в молекуле белка». Уотсон прикрепил лист бумаги со своей «формулой» на стену над рабочим столом, словно нуждался в напоминании, после чего крепко уснул. Когда он проснулся от холода, пришло осознание того, что три слова со стрелками никак не заменяют структуру ДНК{932}.

С того момента, как Брэгг велел Уотсону и Крику бросить заниматься ДНК, прошел целый год. Уотсон считал этот приказ деспотическим, но был вынужден внешне демонстрировать послушание из-за своего низкого статуса приглашенного аспиранта. Крик, положение которого в Кавендишской лаборатории было более шатким, потратил этот год на завершение диссертации, расчеты белковых суперспиралей и построение карт электронной плотности гемоглобина. Их разговоры в Eagle и на совместных прогулках не сводились к ДНК, однако они не могли не обсуждать эту тему. Когда это случалось, они бежали в помещение № 103, где возились с моделями. Правда, как признает Уотсон, «Фрэнсис почти сразу же замечал, что рассуждения, на мгновение дарившие нам надежду, ведут в никуда»{933}.