Уилкинс тотчас пожалел о своих словах. Он проиграл гонку за открытие ДНК в тот самый миг, когда великодушно разрешил Уотсону и Крику вступить в игру, и всю жизнь терзался из-за этого. Почему он сначала не посоветовался с Джоном Рэндаллом? Или, скажем, не позвал в тот вечер к Крику Джона Кендрю, старого друга и превосходного посредника? Кендрю наверняка добился бы справедливого договора. Впоследствии Уилкинс сетовал: «Я пришел в полное уныние и не мог этого скрыть. Я приехал в Кембридж, рассчитывая на беззаботное, приятное времяпрепровождение, и вот не осталось надежд. Мне хотелось лишь одного – вернуться домой, и Фрэнсису хватило такта не удерживать меня». Уотсон выскочил на улицу следом за ним и «выразил сожаление», к которому Уилкинс остался глух.
Уилкинс решил толковать все сомнения в пользу Уотсона и Крика, предполагая, что те хотят как лучше и не скрывают своих намерений, хотя они не поделились с ним никакими подробностями своих планов или идей{1053}
. Но он ошибался.[25]
Отчет
Погода в Кембридже во вторую неделю февраля выдалась на удивление мягкой. Ощущение весны и задержка в изготовлении деталей для модели ДНК не способствовали рабочему настроению у Джеймса Уотсона. Хотя он каждое утро приходил в Кавендишскую лабораторию на час, а то и больше раньше Крика, являвшегося ровно в десять, его легкомысленность обеспокоила даже Крика, который и сам не отличался сосредоточенностью. Каждый день, перекусив в пабе Eagle, Уотсон отправлялся на теннисный корт{1055}
. Один из его партнеров хорошо запомнил эти матчи: «Он нигде не учился играть, но действовал страшно энергично и, казалось, всякий раз заново изобретал игру. И он терпеть не мог проигрывать»{1056}. После тенниса Уотсон возвращался в помещение № 103, чтобы немного повозиться с моделью и умчаться к Поп Приор, точнее, к обитавшим там девушкам. На претензии Крика, что Джеймс даром тратит свое время, тот возражал, что дальнейшее изменение последнего варианта модели без решения проблемы азотистых оснований ничего не даст{1057}.Иногда по вечерам Уотсон ходил в кинотеатр Rex Cinema, который кембриджские студенты считали «блошиной ямой» – так на британском сленге назывались самые низкосортные кинотеатры. Изначально в этом заведении был зал для катания на роликовых коньках, а к 1953 г. сделали зрительный зал. Там действительно было грязновато, зато дешево{1058}
. Отдавая за билет шиллинг и восемь пенсов, Джеймс смотрел что придется – от шедевров Федерико Феллини, Витторио Де Сика и Жана Кокто до слащавого голливудского ширпотреба.Из множества фильмов, увиденных в тот период, Уотсон недобрым словом помянул «Экстаз» с австрийской актрисой Хеди Ламарр, сделавшей успешную карьеру в Голливуде{1059}
. Как многие молодые мужчины в чопорной Британии того времени, Уотсон давно хотел посмотреть эту снятую еще в 1933 г. картину, прославившуюся как первый непорнографический фильм, в котором без натурализма, но, так сказать, доходчиво изображался «плотный контакт» между мужчиной и женщиной{1060}. Компанию Джеймсу составили его сестра и Питер Полинг. Увы, их ждало разочарование, так как английские цензоры вырезали «самое интересное», и фильм был освистан{1061}.Несмотря на развлечения, Уотсон не мог забыть о проблеме локализации азотистых оснований в молекуле ДНК и пришел-таки к тому, что расположение сахаро-фосфатного остова на внешней поверхности спирали хорошо согласуется с экспериментальными данными и результатами расчетов Франклин. Тот факт, что ее данные используются без разрешения, остался за скобками{1062}
.