Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК

За четыре года, на протяжении которых я старался разобраться в хитросплетениях этой запутанной истории, дальше всего мне помогла продвинуться серия интервью, данных Джеймсом Уотсоном в июле 2018 г. Сюжет завершался наподобие «Прощальной симфонии» Гайдна, когда исполнители один за другим задувают свечу на своем пюпитре и покидают сцену, пока не остаются две скрипки с сурдиной. Те, кто участвовал в открытии структуры ДНК, ушли почти все, сохранившись лишь в памяти людей и множестве статей и документов. На сцене остался только Джеймс Уотсон{1368}. За неделю до нашей встречи завершились съемки посвященной ему серии телесериала PBS «Американские мастера» (American Masters) о людях, внесших наиболее значимый вклад в американские культуру и общество. Он не разочаровал продюсеров. В этом документальном фильме, задуманном как рассказ о научной карьере, раскрыты взгляды Уотсона и на другие аспекты жизни общества. В частности, на вопрос, не отказался ли он от сделанного в 2007 г. заявления о генетически обусловленном интеллектуальном превосходстве белой расы над остальными людьми, он ответил: «Нет. Нисколько. Я бы хотел, чтобы они изменились, чтобы появились новые сведения, свидетельствующие, что воспитание человека гораздо важнее его происхождения. Однако такие сведения мне неизвестны. В среднем чернокожие и белые различаются по результатам IQ-тестов. По-моему, такая разница существует, она обусловлена генетически»{1369}. После выхода этой серии на телеэкраны 2 января 2019 г. лаборатория в Колд-Спринг-Харборе, которую Уотсон превратил из разношерстного летнего лагеря поклонников сомнительной науки генетики в исследовательский центр мирового уровня, лишила его академических званий и официально порвала все отношения с ним{1370}.

Уотсон как личность был блестящим человеком, обладавшим несомненным обаянием и привлекательностью. В течение той недели нашего общения он, не скрываясь, излагал свое мнение об африканцах, афроамериканцах, азиатах и представителях других этнических групп, включая ту, к которой принадлежу я, – восточноевропейских евреев. Мы были знакомы давно, и я был готов к этим высказываниям, но гораздо интереснее для меня было обсудить период 1950–1953 гг., когда он старался раскрыть тайну ДНК.

Когда мы в первый раз устроились в его кабинете, Уотсон начал разговор с замечания, что его юношеские мысли и мнения о Розалинд Франклин и других женщинах, высказанные им в «Двойной спирали», совпадали с точкой зрения великого множества молодых мужчин в 1950-х гг., а его невезение в том, что эти взгляды изложены в книге, которую до сих пор читают в научном сообществе, тогда как теперь царят совершенно другие нормы поведения: «Признаю себя виновным. Собственно говоря, я никогда не пытался выработать какую-то позицию по гендерному вопросу. Я об этом не думал. Теперь я понимаю, что женщины, конечно, не глупее мужчины, но у них меньше тестостерона… Вот и все»{1371}.

На протяжении недели мы не раз вместе ужинали или обедали, я бывал у Уотсона дома, где в его кабинете с дубовыми панелями на стенах, потолком как в соборе и огромным столом прошло немало часов за обсуждением молекулярной биологии и истории науки. Там висел великолепный нобелевский диплом с золотой каймой. Несмотря на вполне старческую фигуру, Уотсон одевался в яркие шорты и дорогие рубашки с распахнутым воротом и незастегнутыми манжетами под запонки. В свои 90 лет он производил неизгладимое впечатление. Меня то очаровывали, то отталкивали его взгляды и неиссякаемые идеи. В отличие от многих других людей, которых я интервьюировал, с ним хотелось говорить еще и еще, и, будь такая возможность, это доставило бы мне большую радость.

Под конец нашей первой беседы я спросил: «В идеальной ситуации и при условии, что Розалинд Франклин была бы жива в 1962 г., не лучше ли было бы, чтобы они с Уилкинсом разделили Нобелевскую премию по химии или физике, а вы с Криком – по физиологии и медицине?» Я гордился тем, что нашел в себе смелость задать Джеймсу Уотсону этот провокационный вопрос. К тому моменту он еще не высказался окончательно по этому поводу, хотя в книге «Гены, девушки и Гамов: после двойной спирали», изданной в 2002 г., написал: «…то, что Мориса включили в число награждаемых, порадовало и Фрэнсиса, и меня, но мы гадали, как распределилась бы премия, если бы не трагически ранняя смерть Розалинд Франклин»{1372}. Решение, которое я предлагал, давало ему возможность воздать должное работе каждого и, как можно было надеяться, исправить историческую несправедливость.