Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК

Через два дня, придя в себя после морской болезни, Уотсон явился на работу в Институт цитофизиологии, которым руководил Герман Калькар. Калькар, по национальности еврей, покинул Европу перед самым вторжением нацистов в Данию и бoльшую часть Второй мировой войны провел в Соединенных Штатах, работая в Калифорнийском технологическом институте, Вашингтонском университете и Институте здравоохранения штата Нью-Йорк. После войны он вернулся в Данию и стал сотрудником Копенгагенского университета, который в ту пору был мощным научным центром. Там царил Нильс Бор, получивший в 1922 г. Нобелевскую премию по физике за заслуги в исследовании строения атомов и испускаемого ими излучения{339}. Калькар и Бор были очень близки, тем более что младший брат Калькара Фриц (внезапно умерший в 1938 г. в возрасте 27 лет) учился у Бора{340}.

Некогда работавший с Калькаром Пол Берг, в 1980 г. ставший лауреатом Нобелевской премии по химии[41], назвал Калькара мечтателем, ищущим новаторские объяснения парадоксальным наблюдениям. Калькар «одним из первых заговорил о высокоэнергетических связях как форме запасания энергии в процессе окислительного метаболизма», примером которых является фосфоангидридная связь между фосфатными группами в молекуле аденозинтрифосфата, служащего универсальной энергетической валютой в живой клетке{341}. Калькар был не только блистательным ученым, но и жизнерадостным, веселым человеком. Любое, даже самое скромное открытие, совершенное в его лаборатории (им самим или соратниками), он отмечал аквавитом или вишневым ликером. И на английском, и на родном датском он говорил путано, часто доходя до полной непостижимости{342}. Многие его коллеги считали, что он должен был бы стать нобелевским лауреатом, а не стал потому, что особенности характера и интерес к широкому кругу тем не позволили ему сосредоточиться на одном или двух вопросах{343}.

Макс Дельбрюк познакомил Калькара с результатами генетических исследований бактериофагов, полученными им в 1938 г. в Калифорнийском технологическом институте{344}. Спустя двенадцать лет Калькар задумал создать собственную «фаговую» группу и взял к себе Уотсона и еще одного протеже Дельбрюка – Гюнтера Стента. Однако к моменту прибытия этих молодых ученых в Копенгаген Калькар передумал и поручил Уотсону заниматься метаболизмом нуклеотидов{345}. Уотсон, не имевший навыков и достаточно «хороших рук» для проведения тонких биохимических экспериментов и не желавший овладевать сложными методиками, сразу понял, что у него из этого проекта ничего не выйдет. Как позднее написал Фрэнсис Крик, работая над своими мемуарами «Шарики за ролики» (The Loose Screw): «Джим всегда был неловким. Достаточно посмотреть, как он чистит апельсин»{346}.

Через неделю, 19 сентября, Калькар отослал Стента и Уотсона в Государственный институт сывороток, где они стали сотрудничать с Оле Молё, который тоже занимался бактериофагами у Дельбрюка в Калифорнийском технологическом институте{347}. Уотсон и Молё поставили серию опытов, в которых фаговая ДНК была помечена радиоактивным изотопом, чтобы проследить за ней в последующих поколениях{348}.

Уотсон разочаровался в Копенгагене и писал домой, что скучает и чувствует себя несчастным. В одном письме он рассказал, что купил подержанный велосипед и наслаждается одинокими поездками между двумя институтами, находившимися в полутора милях друг от друга{349}. Это была одна из немногих местных привычек, которые Джеймс усвоил. Общался он лишь с теми, кто бегло говорил по-английски. В 2018 г. Уотсон вспоминал о своем копенгагенском периоде: «Я и не пытался выучить датский. Меня не интересовала скандинавская культура. Пока я там находился, меня интересовала только ДНК»{350}.

14 января 1951 г. Уотсон написал родителям об ужасной дождливой и мрачной погоде, не позволявшей кататься на велосипеде или просто гулять: «Здесь нечем заняться, кроме работы и чтения. Последние несколько дней я читаю Стейнбека – "Рыжий пони", "Долгая долина". Мне очень понравилось»{351}. Отчасти его развлекало кино. Однажды они с Оле Молё посмотрели классику жанра нуар – фильм «Бульвар Сансет». Их поразили как воплощение Глорией Свенсон образа забытой звезды немого кино Нормы Десмонд, так и достойная восхищения режиссура Билли Уайлдера. Фильм особенно тронул Джеймса, потому что он, по его словам, во время просмотра представлял себя в Калифорнии{352}.

К счастью, работа Уотсона с Оле Молё дала «достаточно данных для публикации в уважаемом журнале, и по всем меркам он мог до конца года не работать, не будучи обвиненным в непродуктивности»{353}. Убежденный, что биохимия не для него, Джеймс жаловался коллегам на хаотичную исследовательскую программу Калькара, уверяя: «Мы никогда не поймем, как реплицируются гены, пока не [узнаем] структуру ДНК»{354}.