Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК

Мемуары – ненадежный источник для документирования исторических событий. Вспоминания Уилкинса о поездке в Пестум, написанные в 2003 г., не вполне согласуются с изложением этой истории Уотсоном. Во время их первой встречи Уилкинс, в то время мало что знавший о бактериофагах, почти ничего не понял из пространных речей собеседника о генах и вирусах – отчасти потому, что тот говорил с сильным акцентом выходца со Среднего Запада США. Хотя Уотсон запомнился ему как один из довольно интересных участников конференции, Уилкинс отрицал, что заигрывал с Элизабет: «С ним была сестра, но я не помню, чтобы вообще разглядел ее – в любом случае, меня больше занимали окружающие красоты [Пестума]!»{414} Однако, вернувшись в Лондон, он сказал Реймонду Гослингу, что принять в команду Уотсона нет возможности. «Морис его боялся, – вспоминал позднее Гослинг. – Старина Джим и правда пугает, когда он в ударе»{415}. По другой версии, Уилкинс проинструктировал Гослинга на случай, если «нескладный молодой американец» объявится в Королевском колледже, сообщить ему, что Уилкинс «уехал»{416}.

Для Уотсона было очевидно, что перед ним новое направление исследований – нужно действовать вместе с биофизиками и кристаллографами. В Неаполе он понял, что применение их методов к структуре ДНК – это будущее не только его собственное, но и всей молекулярной биологии. Поскольку попасть в Королевский колледж не получалось, оставались лишь два варианта двигаться по избранному им пути. Первый – завершить работу у Калькара и поехать к Лайнусу Полингу в надежде научиться у того мастерству рентгеновской кристаллографии – Уотсон сразу отверг, потому что, как он выразился, «Лайнус был слишком велик, чтобы тратить время на обучение не знающего математики биолога»{417}. Второй вариант – проникнуть в биофизический отдел Кавендишской лаборатории в Кембридже – был еще более рискованным, поскольку предполагал нарушение контрактных обязательств по гранту, требовавших, чтобы он оставался в Скандинавии. Джеймс все взвесил и выбрал Кембридж.

[10] Из Анн-Арбора в Кембридж

Я обещал тебе написать в августе в комитет, но не сделал этого. Виноват. А ты, черт бы тебя побрал, послал глупейшее сообщение в комитет.

САЛЬВАДОР ЛУРИЯ ДЖЕЙМСУ УОТСОНУ. ПИСЬМО ОТ 20 ОКТЯБРЯ 1951 Г.{418}

В июле 1951 г. Мичиганский университет в Анн-Арборе проводил международный семинар по биофизике для аспирантов. На протяжении десяти лет перед Второй мировой войной физический факультет Мичиганского университета устраивал летние школы по теоретической физике, на которые приглашались такие светила, как Нильс Бор, Энрико Ферми и Роберт Оппенгеймер. Получить туда приглашение мечтали все физики по обе стороны Атлантики. К этим собраниям, привлекавшим немало выдающихся умов, восходит целая череда важных открытий и публикаций{419}.

Биофизический семинар 1951 г. был организован при участии Кембриджского университета стараниями профессора Мичиганского университета Гордона Сазерленда, работавшего в Анн-Арборе в 1949–1956 гг.{420} В качестве наставников он привлек восемь видных ученых, в том числе Сальвадора Лурию из Индианского университета, Макса Дельбрюка из Калифорнийского технологического института и Джона Кендрю из Кавендишской лаборатории Кембриджского университета. Он стремился «объединить физиков и биологов, чтобы первые ознакомились с проблемами биологии, в решении которых можно было бы использовать физические методы, а вторые – с новейшими инструментами и приемами из области физики, применимыми в биологических исследованиях»{421}.

Как многие американские университеты, Мичиганский университет в Анн-Арборе в послевоенное время бурно развивался, о чем свидетельствовало строительство новых зданий, обустройство лабораторий и аудиторий. Американская наука не испытывала недостатка в деньгах, непрерывный поток которых обеспечивали гранты федеральных властей, контракты Министерства обороны и плата за обучение от студентов, а их стало значительно больше благодаря принятому в 1944 г. закону о правах военнослужащих, известному под названием G. I. Bil[45], который определял льготы тем, кто вернулся с войны. Синклер Льюис как-то заметил о Мичиганском университете, что его здания измеряются в милях, как на заводах Форда{422}.