Тайна жрецов майя

Притащив очередной камень-плиту к нужному месту, упряжка рабов, в которой находился Каменотес, подгоняемая бичами, поспешила вниз за следующей плитой. Ее перевязали крест-накрест канатами и уже было начали втягивать на крутой склон пирамиды, когда перед Каменотесом он стоял в первой паре упряжки — внезапно выросли две фигуры. Это был мастер и один из его помощников. «Он», — сказал помощник, показывая рукой на Каменотеса.

По знаку мастера надсмотрщики быстро распутали узлы каната — чтобы затруднить рабам побег, их всех обвязывали накрепко этим же канатом, и они передвигались и даже спали одной «связкой» — и высвободили Каменотеса.

Его привели туда, где только что был убит рубщик камня, Поврежденная стела стояла на месте. Даже инструменты убитого длинное тонкое рубило и продолговатый молот — валялись там, куда они упали, когда смерть настигла их владельца. Только тёперь Каменотес понял, почему его развязали и привели сюда. Должно быть, помощник вспомнил и рассказал мастеру про него — молодого раба, обладавшего на редкость твердой рукой и точным глазом, и мастер решил сразу же испытать его искусство. Каменотес знал, что мастер торопился, так как жрецы все время требовали поскорее закончить перестройку храма. Поиски же нового рубщика каменных узороз могли отнять слишком много времени.

Ну что ж, он покажет им, на что способен. Каменотес нагнулся и поднял с земли инструменты. Что-то липкое и мокрое ощутили ладони. То была кровь убитого: она не успела засохнуть и обожгла ненавистью руки молодого раба. Чтобы сдержать охватившие его чувства, Каменотес с такой силой сжал молот и рубило, что ему показалось, будто кровь убитого вошла в его тело сквозь твердую мозолистую кожу ладоней и, смешавшись с его собственной, громко стучала в сердце и висках…

Так впервые в руках Каменотеса оказалось орудие труда ваятеля. Больше он с ним не расставался. Новая работа целиком захватила Каменотеса. Наверное, он полюбил ее, хотя даже самому себе не признавался в этом. В его черных, широко расставленных глазах по-прежнему горела злобная ненависть к жрецам и надсмотрщикам. Было невероятно предположить, что эти глаза способны излучать еще какое-либо чувство, тем более любовь. Плеть и палка, как и раньше, ежедневно гуляли по его обнаженной спине, плечам, иногда и по голове. Правда, теперь его били так, чтобы, причинив максимальные страдания, все же сохранить жизнь, представлявшую ценность для города Спящего Ягуара. Природное дарование ваятеля, раскрывшееся при столь трагических обстоятельствах, служило для него охранной грамотой. Он это понимал, но никогда и ни в чем не пытался использовать для облегчения своего собственного положения. Надсмотрщики и мастера заставляли его работать даже по ночам при свете факелов, и он работал, поражая всех своим мастерством.

Постепенно ему стали доверять все более тонкую работу, особенно после того, что Великий Мастер узнал его искусство. Вначале он вырубал украшения, потом таинственные знаки на стенах и даже изображения обитателей потустороннего мира и земных владык. Тогда-то его и прозвали Каменотесом…

Предавшись воспоминаниям, Каменотес не заметил, как потух костер. Ощутив ночную прохладу, он стал раздувать едва тлевшие угольки, затем отыскал толстую смолистую ветвь и сунул ее одним концом в разгоревшееся пламя костра. Смола загорелась ярким ровным огнем. Каменотес встал и повернулся к храму, у подножья которого он устроил свой нехитрый ночлег.

Свет костра прыгал по узорчатым белокаменным стенам этого великолепного сооружения, рожденного гением Великого Мастера. Многочисленные барельефы и орнаменты, многие из которых были высечены рукой Каменотеса, не нарушали ровных линий и строгих контуров храма. Барельефы и орнаменты придавали особую, удивительно изящную законченность, наполняя воздушной легкостью толстые каменные плиты, из которых был сложен весь храм. Особенно хорош был ажурный наличник, высеченный из огромного известнякового монолита. Каменотес никак не мог понять, что заставило Великого Мастера установить на крыше храма это, казалось бы, совсем ненужное сооружение, к тому же поглотившее так много сил и времени. И только теперь, спокойно рассматривая линии всей постройки, неожиданно понял, что именно ажурный наличник придавал храму удивительное сходство с… обыкновенной крестьянской хижиной. Нет, он не ошибся. Сейчас, когда на черном фоне сельвы, закрашенном непроглядным мраком ночи, белый рисунок храма стал особенно отчетливо виден при свете костра, нельзя было ошибиться. Пять прямых линий, из которых складывался контур фасада, абсолютно точно совпадали с контурами хижины крестьянина. Сходство с простой крестьянской хижиной вдохнуло в каменный храм жизнь и ее чарующую красоту, столь близкую сердцу каждого обитателя этой страны!