Тайна Зинаиды Серебряковой

— Довольно! — Он вскочил и оттолкнул Дениса подальше от раненого. — Хватит, Немкин! Ни о чем подобном мы не договаривались. Я не намерен терпеть кровопролитие. Не намерен! Или вы сейчас же уберете оружие, или мы расторгаем наш договор. Сию секунду. Вы поняли?

Денис и Лида переглянулись. Лида покачала головой, и Денис повторил ее движение.

— Извините, Джейсон, — сказал он с ухмылкой. — Вы слишком долго прожили в цивилизованной стране и забыли о том, что такое дикий русский восток. Вот когда окажемся в тихом, благостном Париже, тогда и будем играть по вашим правилам. А здесь — извольте играть по нашим, если хотите довести свое сокровище до места. Леший! — Он махнул пистолетом. — А ну, к стене! И руки, руки подними, если не хочешь улечься рядом с этим «русским героем»! Вот так. Лида, возьми картину и спрячь. Хватит ей тут валяться и искушать малых сих.

Лида, чье разгоряченное лицо еще хранило следы злых слез, начала было поднимать блузку, но сердито сморщилась:

— Ой, нет. Мне эта чертова картина все тело исцарапала. Чем бы ее обернуть?

Огляделась — и подняла с полу чехол от матрасика.

— Хоть этим! — Она горько усмехнулась. — Все-таки натуральный шелк… лилии Бурбонов…

Лида расстелила чехол на кровати, осторожно вложила холст — картина вместилась идеально! — и начала застегивать молнию.

— Момент! — быстро сказал Джейсон. — Один момент! Лида, подождите, не убирайте картину.

Она нахмурилась, но послушалась.

— Соня… — Джейсон перевел дыхание. — Мне нужно кое-что вам сказать.

Опустился рядом с ней на колени:

— Соня, вы должны простить меня. «Прощание славянки» было нужно мне для того, чтобы ощущать ваше присутствие, вашу близость. Все это я затеял ради… ради вас. Соня, прошу вас стать моей женой.

Струмилин издал тихий стон. Джейсон оглянулся на него. Никогда не видел столько боли в человеческих глазах! Видимо, рана оказалась серьезнее, чем казалось на первый взгляд.

Но сейчас было не до милосердия. Сейчас решалась судьба Джейсона!

— Если согласитесь, — выпалил он, снова повернувшись к Соне, — даю вам слово, что найду способ вернуть «Прощание славянки» в музей. Зачем мне копия, если я буду обладать оригиналом?

— Вернете в музей? — перебила Лида. — То есть как? А наши с Дениской труды? Наш риск? Это все псу под хвост, что ли?

— Разумеется, я выплачу некоторую неустойку, — пробормотал Джейсон, поднимаясь с колен и только теперь начиная понимать, что его благородный порыв будет не столь легко осуществить: устремленные на него глаза Дениса и Лиды горели яростью. — Мы решим, какую сумму вы сочтете достаточной… в разумных пределах…

— Очень мило! — хохотнула Лида. — Сонька, значит, станет миллионершей, а мне — «в разумных пределах»?! Да вы что?! Да вся моя жизнь из-за нее прошла «в разумных пределах»! Мы жили втроем на одну зарплату матери, то есть Анны Васильевны, — потому что отцовские деньги приходилось отсылать Богдановым. Это сначала они договорились на сто долларов, но потом аппетиты выросли. А рубль только и делал, что дешевел! Я сначала не знала, почему приходится влачить это скудное существование! А оказывается, родители обеспечивали безбедную жизнь Соньке и ее мамаше.

— Также и твоей, — негромко подказала Соня.

— Моей! Черта с два — моей! Она меня бросила! Она выбрала тебя! — Глаза Лиды снова наполнились слезами.

— Насколько мне известно, выбор сделала Анна Васильевна, — мягко уточнила Соня. — Мама об этом часто рассказывала. Литвинова тебя очень любила, поистине как родную дочь…

— Да что мне было проку в ее любви?! — с детской, застарелой обидой взвизгнула Лида, швыряя чехол с картиной на кровать с такой яростью, словно это было не бесценное произведение искусства, а нечто совершенно никчемное — вроде этой самой любви, которую питала к ней приемная мать. — Она только и делала, что вытравляла из меня богдановскую наследственность. Вся моя жизнь прошла под твоей черной тенью, только я тогда не знала, кто́ эта «плохая девочка Сонечка», которая кашку не ест, руки не моет, никак не хочет засыпать, разбивает коленки, на которой горит одежда и обувь, которая получает одни только двойки, громко включает музыку, гуляет допоздна с мальчишками, прячет под кроватью неприличные журнальчики…

— Между прочим, я очень хорошо училась, — перебила Соня. — И в школе, и в техникуме. И не гуляла ни с какими мальчишками. А журналы неприличные, которые приносили материны хахали, я вообще смотреть не могла: противно было.

Лида ее вряд ли услышала.

— Вся моя жизнь была тобой затоптана, понимаешь? — выкрикивала она. — И я сделала все, чтобы разрушить твою жизнь. Но ты и теперь продолжаешь мне мешать. Я все бросила в Нижнем, приехала сюда, натерпелась столько ужасов, меня чуть не убили Рыжий с Серым, я страшно рисковала в музее… И вот вам, пожалуйста! Появилась Сонечка — и опять все рухнуло в моей жизни, только потому, что этот, — она с ненавистью выпятила подборок в сторону Джейсона, — этот вознамерился увести ее в Австралию!

— Да успокойся! — устало сказала Соня. — Не собираюсь я ни в какую Австралию, что я там забыла?