Тайна Зинаиды Серебряковой

Любе, наверное, посетительница тоже показалась знакомой, потому что та пялилась на нее совершенно неприлично. И чуть только девушка скрылась за поворотом коридора, Люба выскочила из-за барьерчика кассы и взбежала к Ларисе Ивановне на полуэтаж.

— Узнали?! — шепотом выкрикнула она, прямо-таки дрожа от возбуждения.

— Кого?

— Ну, эту красотку!

— Лицо мне показалось знакомым, конечно… — промямлила Лариса Ивановна.

— Да вы что! — возмутилась Люба. — Забыли?! Это ж Кости Аверьянова женушка, в смысле вдовушка! Сонька ее зовут! Помните, как на поминках…

— Да не была я на Костиных поминках! — надулась Лариса Ивановна, которая никак не могла простить судьбе прошлогоднюю пакость: уложить ее с тяжелейшей ангиной в постель, да не в декабре — январе, к примеру, когда сам Бог велел всем болеть, а в разгар жаркого августа. У нее держалась такая температура, что и подумать нельзя было съездить на кладбище, проводить в последний путь Костю Аверьянова, к которому Лариса Ивановна всегда прекрасно относилась. По слухам, Костина вдова не собирала никого ни на девять, ни на сорок дней, за что подверглась всеобщему осуждению. И вообще, о ней ходили такие разговоры…

Лариса Ивановна огорченно покачала головой. Глядя на эту молодую женщину, и не скажешь, что она ведет себя аморально. В ней нет ничего вульгарного, одета даже слишком скромно. Кстати, именно где-то в эти дни Костина годовщина, чуть ли не вчера была, если Лариса Ивановна ничего не путает.

Интересно! То есть эта Соня практически в трауре пришла на место работы мужа — как бы почтить его память? Трогательно, особенно если вспомнить этот черненький платочек… очень трогательно!

— Лариса Ивановна! — чуть не подпрыгивая на месте, взмолилась Люба. — Пожалуйста, хорошенькая, посидите в кассе, а? Смерть как хочется еще на Соньку поглядеть. Говорят, она, знаете, что с мужиками вытворяет?!

Лариса Ивановна поджала губы.

— Нет, Люба, извини, но к кассе я больше не подойду! — сказала непреклонно. — А то у тебя опять то буклетов не хватит, то недостача денег будет, как в прошлый раз. Надо самой аккуратнее быть, а не на других сваливать!

Люба тоже поджала губы и молча вернулась в кассу, а Лариса Ивановна с непреклонным видом поднялась на второй этаж. Ей и самой ужасно хотелось посмотреть поблизости на эту Соню Аверьянову, у которой такой приличный вид и такая скандальная репутация. Но теперь, конечно, придется торчать на боевом посту несходно, никуда не отлучаясь, не то мстительная Любка незамедлительно настучит директрисе, а у той с пенсионерками разговор короткий.

Ну да ладно. Она все равно еще увидит Соню — когда та будет переходить из зала в зал. И вообще, сегодня не вышла на работу смотрительница зала «Искусство Серебряного века», Лариса Ивановна ее как бы подменяет, вот тут и разглядит эту скандальную особу как следует.

* * *

Этот роскошный дом на углу улицы Минина был первым в череде тех «сталинок», в которых, по врожденному мнению нижегородцев, жили исключительно небожители или потомки старосоветских партийных чиновников. Впрочем, прежних жильцов медленно, но верно вытеснили обладатели больших денег.

Что и говорить: дом был роскошный и внушительный, однако площадь возле памятника Чкалову являлась местом проведения всех городских торжеств и митингов, сопровождавшихся мощными шумовыми эффектами. Не было воскресенья (а то и субботы), чтобы здесь кто-нибудь что-нибудь громогласно не выкрикивал в мегафон или микрофон, не грохотала звукозапись или «живая музыка», не пронзали небеса спортивные самолетики, не испускала чадные облака боевая техника, не гремели пушечные залпы, не маршировали разнообразные демонстранты… И невольными участниками всех этих торжеств становились жильцы дома номер один. Вдобавок по праздникам окна фасада завешивались уродливыми плакатами, а чуть не всю зиму денно-нощно мигала огнями огромная елка.

Словом, это был натуральный ад.

Струмилин, который жил в тихом-претихом домишке на тихой-претихой улице Сергиевской, бывшей Урицкого, даже удивился, что впервые встретился с вызовом на суицид в дом номер один. По его мнению, здешние жильцы давным-давно должны были покончить с собой! Ну что же, наверное, у них был огромный запас прочности, который начал иссякать вот только сейчас.

При ближайшем знакомстве с ситуацией выяснилось, что запас прочности иссяк не у всех, а только у одной женщины лет тридцати пяти, которая напилась «какой-то дряни». Встречал врачей муж самоубийцы — крепкий мужик с обрюзгшим лицом, седоватым ежиком, пузатый, в жеваных бермудах и несвежей футболке.

В огромной спальне с алым потолком и зелеными стенами лежала на растерзанной кровати с черными простынями дама в розовом пеньюаре — и с синим лицом. Это абсолютно не являлось преувеличением: ну, не электри́к, конечно, но тоже хороший синий цвет.

Струмилин пощупал несчастной пульс — тахикардия, но все же есть пульс! — и приподнял веко. Увидеть зрачок он не успел — дама с хриплым стоном отодвинулась, сбросила его руку.

Итак, она даже в сознании!

— Радикулитом кто-нибудь из вас мается? — спросил Струмилин.