Тайна Зинаиды Серебряковой

— Ага, явился! — протянул бухгалтер. — Надо же, и в самом деле он, собственной персоной. Андрей Струмилин, так я понимаю? Странно… почему-то я думал, что ваше имя Денис. Или это какой-то код?

— Погоди, не тарахти, Семен, — остановила его мужиковатая дама — очевидно, это и была упомянутая в газете Лада Мансуровна. — Пройдите сюда, прошу вас.

Струмилин проследовал за ней в небольшой кабинетик под лестницей — и невольно присвистнул при виде царившего там разгрома.

«Уж не Миша ли Порываев заглянул сюда выяснить отношения?» — мелькнула мысль.

— Здорово, правда? — с явным удовольствием осведомилась Лада Мансуровна. — Что и говорить, ваша Лидочка буйна во хмелю! Вообразите, ворвалась сюда пьяная в дымину, а может, накурившаяся, начала все ломать-крушить…

Лада Мансуровна вдруг осеклась, вскинула брови. Андрей обернулся — и успел поймать досадливую гримасу на лице Семена, который тыкал пальцем в наручные часы и пытался остановить свою разболтавшуюся работодательницу.

— Вот именно, — кивнул Струмилин. — Мы расстались с Лидой минут тридцать назад, и она была трезва, как стеклышко. А уж ни о каком обкурении и речи быть не могло. Напиться где-то, опьянеть, приехать сюда, устроить такой яростный дебош — на это нужно побольше времени! Не проходит вариант, Лада Мансуровна. Давайте перейдем сразу к делу.

— К делу! — вспыхнула Лада Мансуровна. — Деловые какие пошли нынче вымогатели! Лидке не удалось меня до капли выдоить, так ударилась во все тяжкие? Вы тоже будете теперь условия выставлять? А ведь я не врала насчет пьяненькой Лидочки. Она и сейчас спит, источая пары алкоголя. И если вызвать полицию… Но ладно, к делу так к делу.

И она резко протянула руку ладонью вверх:

— Давайте!

— Уточните, что именно, — сказал Струмилин, опуская руку в карман.

— Что? Вам же ясно сказали. Снимки и эти, как их, негры. Негативы!

— Ну да, — кинул Андрей. — Только… только дело в том, что ничего этого у меня нет. Да, честно сказать, и не было.

И тотчас кто-то сзади кошкой прыгнул к нему на плечи, повис, захватывая горло локтем и давя на хрип.

* * *

«Кто такой этот Аверьянов? — не переставая думал Джейсон. — Сосед? Брат? Кузен?.. Друг?»

Он и сам не понимал, с чего его заклинило на этой мысли. Почему-то образ загадочного человека, подписавшего телеграмму о Сониной смерти, беспрестанно витал в сознании. Наверное, у нее были мать, отец, родственники, подруги — почему вдруг возник какой-то Аверьянов?

Потом Джейсон понял: он просто ревновал к этому человеку. Уж конечно, Аверьянов был близким существом Соне, если она именно ему доверила тайну своего несостоявшегося брака, просила известить Джейсона в случае беды.

«Ну, не судьба!» — пытался утешить себя Джейсон, но ничто не помогало, и дни его и ночи в больничной палате, с нелепо задранной к потолку загипсованной ногой, были полны глубокого уныния.

Ужасно удручало то, что ему не суждено оказалось стать обладателем той особенной красоты, которой и поразила его Соня. Наконец-то удалось понять, в чем ее сила, почему она произвела такое потрясающее впечатление. Эта красота была чем-то безусловным, вневременным, вернее — всевременным. Она бы считалась красавицей во все века и в любых странах. Но не в одних лишь чертах было дело, а в этом сиянии, которое источалось взглядом, улыбкой, голосом. Лицо, которое красиво всегда, даже в слезах, даже в гневе и ярости, потому что…

Потому что!

Больше всего Джейсон сейчас жалел, что у него практически ничего не осталось от Сони. Ну, несколько электронных писем. Ну, одно фото. Одно видео. Каждый кадр этой записи он уже знал наизусть. И, не желая примириться с мыслью о вечной разлуке с пленившим его существом, бессознательно пытался нащупать что-то еще, искал какие-то неведомые пути, чтобы продлить, зафиксировать то состояние восторга, которое овладевало им при одной только мысли о ней.

Он привык тщательно анализировать свои мысли и чувства. И вскоре понял, что этот невероятный, щемящий восторг в нем вызывала не только красота Сони, но и мысль, что именно он, Джейсон Полякофф, станет единственным и полновластным обладателем этой красоты. Он вспоминал, что, еще когда жил надеждою на сей романтический брак, ревновал свою полупризрачную невесту к ее прошлому, настоящему и даже будущему. Теперь, оценивая свои эмоции, Джейсон начал понимать магометан, которые держат несравненных прелестниц в гаремах, укутывая их паранджою и чадрою, не позволяя глянуть на них ни одному постороннему оку.

Джейсон вспомнил свою небольшую картинную галерею. В ней были истинные сокровища, доставшиеся от отца и деда. Ни тот ни другой не жалели денег на картины русских художников. Разумеется, места футуристам или какому-нибудь там поп-арту здесь не было и быть не могло. Отец Джейсона высокомерно изрекал, что футуризм выдумали бездари, не умевшие держать кисть в руке. Они продали душу дьяволу, и дьявол дал им силу искусить малых сих. Что касается абстракционизма, старший Полякофф полагал его отвратительным созданием тех, чья религия запрещает изображать человека.