«Миларепа был одной из тех душ, который был глубоко затронут преходящей и временной природой мирского существования, страданиями и горем, в которые погружены существа. Ему казалось, что существование было огромнымй костром, в котором жарились все живые создания. Из–за такой пронзающей боли, заполняющей его сердце, он не мог чувствовать даже какое–нибудь небесное счастье, которыми довольствовались Брахма и Индра на небесах, не мог он совсем чувствовать земную радость и удовольствия, предоставляемые светским миром.
С другой стороны, он был настолько очарован видением безупречной чистоты, целомудренной красоты в описании состояния совершенной свободы и достижения всеведения в Нирване, что он больше не мог тратить впустую свою жизнь, ищая то, от чего он давно отказался и он посвятил себя, полный веры, глубокого разума и с переполненным сердцем, все–проникающей любви и симпатии ко всем созданиям.
Обретя трансцендентальное (неземное) знание о контроле эфирной и духовной природы ума, он демонстрировал это, летая в небе, ходя, отдыхая и спя в воздухе. Также, он мог производить пламя и источники воды из своего тела и трансформировать свое тело по желанию в любой желаемый объект, этим самым убеждая неверующих и поворачивая их к религиозным путям.
Миларепа стал совершенен в практике четырех стадий медитации и, таким образом, он мог проектировать свое тонкое тело, а также одновременно быть председательствующим йогом в двадцати четырех святых местах, где, как облака, собирались боги и ангелы для духовного общения.
Он мог править богами и элементалами, и делать, чтобы они выполняли его команды мгновенно, в дополнение выполнения других обязанностей. Он был совершенным знатаком сверхъествественных таттвических сил. У него был дар проходить через и посещать неисчислимые священные раи и небеса Будд, где, на основании его всепоглощающих деяний и непревзойденной преданности, Будды и Бодхисаттвы, отвечающие за те священные места, благоволили к нему, излагая ему о Дхарме (дарме) и, в свою очередь, слушали его высказывания так, что он освятил небесные миры своими посещениями и своим временным там пребыванием.»
Глава 15
Отвратительный порок алкоголя
Далеко отсюда, от этой моей любимой мексиканской родины, путешествуя по другим дорогам, ветра судьбы привели меня к тому древнему южноамериканскому городу, который до колумбийского периода назывался Баката (на местном языке Чибча).
Это был богемский, меланхоличный город со своим креольским менталитетом 19 века, закоптелый город в глубокой долине…
Поэт сказал о этом чудесном метрополии: «Город Баката крутится под дождем, как неуравновешенная карусель, невротический город, который окутывается часами в шарфы облаков.»
В то время уже началась Первая Мировая Война… Что были за времена, Бог мой! Какие времена! Лучше теперь восклицать о этом с Рубеном Дарио: «Молодость, божественное сокровище, ты проходишь, не возвращаясь, когда я хочу плакать, я не могу, а иногда я плачу, того не желая.»
Сколько скорби я до сих пор чувствую, когда вспоминаю стольких своих друзей, которые уже умерли! Прошли года…
Эта была эпоха богемских тостов и Джулио Флорес, года, когда писатели Лопе де Вега и Гутиеррез де Сетина были в моде.
Тот, кто хотел похвастаться своей интеллегенцией между стаканами, произносили сонет Лопе де Вега, который читается:
«Ну, Виоланта! Задала урок! Не сочинил я сроду ни куплета, А ей — изволь сонет. Сонет же — это Геенна из четырнадцати строк.
А впрочем, я четыре превозмог, Хоть и не мыслил о судьбе поэта… Что ж, если доберусь я до терцета, Катрены не страшны мне, видит бог.
Вот я трехстишья отворяю дверь… Вошел. И не споткнулся, право слово! Один терцет кончаю. А теперь,
С двенадцатым стихом–черед второго… Считайте строчки! Нет ли где потерь? Четырнадцать всего? Аминь, готово!» (Перевод С. Гончаренко)
Несомненно, в той креолской среде барды всю ночь не ложились спать, чтобы до конца произнести такого типа декламации на восхищенные выкрики и бурные аплодисменты.
То были времена богемских тостов, года, когда рыцари рискнули бы своей жизнью для любой леди, которая прошла по улице…
Один человек представил меня другу с блестящим интеллектом (это в основном относится к метафизическому изучению). Его звали Роберто и если я не называю его фамилии, то это с очевидным намерением, чтобы не обидеть.
Роберто был известным отпрыском представителя департмена Национальной Палаты той страны.
Со стаканом избранного баккараты в правой руке, пьяный от вина и страсти, тот бард с буйной головой волос, падающих на лицо, из интеллектуалов везде выступал вперед: в магазинах, в кабаках и кафетериях.
Определенно, стоило восхищаться той выдающейся эрудицией, которой обладал тот молодой человек. Он также хорошо дискутировал Хуана Монтавло и его семь научных трудов, как он хорошо декламировал триумфальный марш Рубена Дарио…