Мы стащили камни со всего подвала и взгромоздили в виде горки против отверстия. Наверх поставили банку масла с зажженным фитилем и стали смотреть, как от него образуется темное пятно копоти.
— Нет, так дело не пойдет, — усмехнулся я. — Давай будем долбить, а когда устанем, можно и подогреть. Главное — не терять мужества. Мужество и труд — все перетрут…
— А ты уже заговорил стихами, — засмеялся Димка. — Скоро насочиняешь столько стихов, что мы издадим их как полное собрание стихотворений…
— Не забудь и обо мне парочку написать, — пискнула Белка, сидевшая около Левки.
— Как же! О тебе в первую очередь! — воскликнул я:
Тут Левка приподнялся и слабым голоском, в котором еще слышалась дурашливость Федора Большое Ухо, добавил:
Мы бросились к Левке и обрадованно загалдели:
— Левка, тебе лучше? А ты говорил, чтоб тебя похоронили.
— Кто? Я говорил? Никогда этого не говорил. Рано меня хоронить… Мы еще поживем и посражаемся с паппенгеймами и фогелями…
Вдруг в отверстие просунула голову собака и тявкнула. Мы почувствовали, что наверху кто-то есть еще, и прислушались. Вверху раскидывали камни. Тоненькая струйка каменной крошки снова потекла в подвал. Кто-то кряхтел. Плита, закрывавшая от нас свет, вдруг сдвинулась, и мы увидели в ней, — кого бы вы думали? — Отто!
— Отто! Отто! — кричали мы что есть силы, но он, конечно, не слышал. Жаль! Мы полюбили этого невзрачного человека, и по нашим крикам он понял бы наши чувства.
Нагнувшись, Отто всматривался в глубь подвала. Наконец, увидев кого-то из нас, радостно замычал.
Я выскочил и повис на шее у Отто. А он, одобрительно мыча, показывал мне на подвал, и я снова прыгнул туда. Мы вытащили Левку, и, пока Отто поглаживал его, я подал руку Белке.
Наконец мы все дохнули свежим воздухом.
— Как хорошо, как здорово все получилось! — говорила радостно Белка, а сама приступала к обязанностям «редкостной» сестры и укладывала Левку, чтобы ему было удобно.
— Откуда он взялся? — улыбаясь, спрашивал Димка. — Как ангел-хранитель!
Я попросил у Отто карандаш и бумагу. Он, трясясь и не попадая дрожащими руками в карманы, протянул мне записную книжку.
— Как вы здесь очутились? — начал я письменный диалог.
«Очень хорошо, что вы здесь, дядя Отто. Иначе я не знаю, как бы мы отсюда выбрались…»
Мне вдруг пришла в голову удивительная мысль:
— Хотите, мы вас угостим?
Он с изумлением смотрел на нас. Я быстро полез в погреб и вытащил бутылку вина и кусок сыра. Отто радостно расширил глаза. Я налил кружку и предложил ему выпить.
«Не надо меня угощать, — написал он. — Я рад уже тому, что вы есть. Вы были для меня кусочком света. Я поверил в вашу победу… Значит, и в нашу».
Я все-таки заставил Отто выпить. Сморщившись и прижав руку к груди, немец долго благодарил нас.
«Ну куда вы теперь?» — задал он вопрос, который и мне самому не давал покоя.
«Не знаю, — откровенно признался я. — Помогите нам!»
Отто начал чертить схему (она и до сих пор лежит у меня, как святыня). Вырвав листок из блокнота, подал мне и написал:
«Я вас провожу до реки Обра. А там вы найдете челнок и поедете по реке… Следите, чтобы река не увела вас в сторону. Тут болото, и очень легко заблудиться. Километров через сто свернете в Варту».
Старый лесничий проводил нас до реки, и мы с Димкой побежали по берегу искать лодку.
Я нашел лодку в кустах. Все на ней было в том виде, как оставил хозяин (видимо, он отлучился куда-то ненадолго): весла в уключинах, несобранные удочки, банка с червями, небольшой топорик. Один окунишка, изогнувшись в три погибели, лежал на дне.