— Такие не бывают добрыми, — возразил Лева. — Вспомните нашу обезьяну из Золотой Долины. Ох и поползали мы от нее, как еще живы остались!
Верблюжий Венок остановился у повозки и похлопал по дну кузова, приказывая садиться.
Сам он вскарабкался на козлы. Я приметил, что лошади сразу принялись храпеть и, изогнув шеи, скосили глаза, словно на козлы вспрыгнул не человек, а волк.
— Стоп, стоп, — тихо приговаривал горбун, подбирая вожжи, а лошадей уже била мелкая дрожь, и на боках у них выступил пот.
Мне вспомнилось, что рассказывает в своей книге Сетон-Томпсон: животные хорошо чувствуют отношение человека к себе.
Меня удивил этот страх животных перед своим хозяином, и я спросил:
— Варум шиттерн зи, герр Камелькранц?[83]
Лошади рванули и понесли. От толчка Верблюжий Венок повалился горбом назад и, если бы я его не поддержал, опрокинулся бы к нам в кузов.
— Ты умеешь говорить по-немецки? — изумился Камелькранц, когда ему удалось перевести лошадей на рысь. — Это хорошо. Каждый человек должен знать немецкий язык!
— Много чести! — проворчал по-русски Левка.
— Что он сказал? — спросил горбун, поворачивая ко мне страшное лицо с выдвинутым подбородком.
— Он говорит, что дорога очень хорошая…
Дорога и в самом деле была хороша. Мы мчались по гладкому асфальту с такой скоростью, что не успевали рассмотреть мелькающие мимо островерхие дома. Постепенно лошади угомонились, и мы уже могли читать вывески. «Тухфабрик», «машинен-фабрик», «загеверке» — все эти суконные фабрики, машиностроительные и пахнувшие свежей сосной лесопильные заводы следовали один за другим. Наконец мы выбрались из города, переехали железнодорожный путь, свернули с асфальта на булыжную мостовую, и маленький Камелькранц стал выкидывать такие номера, будто ему уж совсем невмоготу сидеть на хозяйской спине.
Потянулись ржаные и картофельные поля вперемежку с лугами, изрезанными удивительно прямыми канавами. Кое-где на полях двигались люди. Недалеко от дороги большая группа работников копала картошку. На рукавах у них выделялись желтые повязки с тремя буквами «пол.» И сколько потом мы ни встречали людей, у всех были такие повязки.
— Вон сколько у них батраков, — проговорил Димка. — И все поляки.
— И чехи, — добавил Левка, разглядев надпись: «tsch».
— И, кажется, югославы, — сказал я, так как увидел кой у кого на куртках всего две буквы «iu».
Мы жадно смотрели на каждого встречного и прежде всего обращали внимание на то, есть ли у него повязка и какой он национальности. По этим нашивкам можно изучать географию! Кого только не было здесь, на полях Германии — и французы, и англичане, и бельгийцы, и голландцы, и норвежцы, и датчане!
— Да, трудновато будет бороться с немцами, — грустно проговорил Димка.
— А ты знаешь, отчего распалась Римская империя? — усмехнулся Левка. — Или уже забыл? Римляне всех обращали в рабство. А потом рабы как дали им прикурить! От римского владычества сразу ничего не осталось…
Дорога свернула в сосновый лес. Колеса мягко шумели, погружаясь чуть ли не по самую ступицу в сухой песок. Мы выехали к большому мосту, и Камелькранц остановил бричку у воды. Я вспомнил, что наш поезд переходил где-то недалеко длинный мост через Одер, и решил, что мы снова выехали к этой большой немецкой реке.
Горбун отпустил у лошадей поводья и загнал животных в воду. Они нагнулись и стали пить.
— Ё! — крикнул на коней Верблюжий Венок, и они быстро вынесли повозку на берег.
Миновав мост, мы снова углубились в лес. Сквозь редкие деревья проглянула веселая поляна. Солнышко, вынырнувшее из облаков, залило ее всю ослепительным светом. Мелькнула острая черепичная крыша большого дома. Наш хозяин крикнул на лошадей, и повозка с грохотом подкатила к воротам. «Шлосс дес геррен Фогель»[84]
— сообщали вверху черные железные буквы… По обеим сторонам ворот красовались старинные щиты с ярко начищенными гербами. На них была изображена голова разъяренного зубра с железным кольцом, продетым сквозь ноздри. Герб, без сомнения, должен был свидетельствовать о могуществе хозяев дома, но так не вязался с жалкой фигурой Камелькранца…— Гербок-то устарел! — насмешливо уронил Димка. — Вместо зубра приклеить бы к щиту карточку хозяина. А для сходства продеть сквозь ноздри, такое же кольцо.
Мы с Левкой не выдержали и прыснули.
— Что такое? — грозно повернулся горбун. — Прошу вести себя прилично. Мы в замке баронессы Марты фон Фогель.
— Вот тебе и на! — воскликнул Димка. — Тут, выходит, нельзя даже смеяться.
— Это, видно, обитель слез и печали, — сделав грустное лицо, покачал головой Левка. — Я читал про такие обители, но не знал, что они до сих пор есть.
Мои друзья пытались еще смеяться, но когда я посмотрел на Димку, то на обычно спокойном его лице увидел большую тревогу.
Чем-то встретит нас этот фашистский замок?
ТАИНСТВЕННЫЙ ГОЛОС
Дверь распахнулась настежь, и работорговец появился на пороге.