Тайна Золотой Долины

– Надо шрошно найти Голенищева. Он живет по Шоветшкой, номер один. Голенищев ш ними швязан. Пушть вызовет шегодня же ночью бомбардировщиков. Он это может. И пусть разнешут Оштрогоршк в пух и прах. Можно шказать им, что в Оштрогоршке появилшя важный военный объект. Голенищев это может. Отдай ему в конце концов вше наше золото – игра штоит швеч.

– Ты, пожалуй, прав, папа! Это – шанс.

Так вот, оказывается, в чем тут дело! Старик и Белотелов – отец и сын! Но почему старик зовет его Генрихом, если я сам слышал, как дядя Паша говорил: «Пантелеймон»?

– Тебя я прошу, Генрих, об одном. Вштань шам, понимаешь, шам, ш ракетницей в городшком шаду и, когда они полетят, укажи им Шоветшкую площадь. Пушть разлетятшя в прах и ишполком, и горный инштитут ш этими проклятыми окуневшкими документами. И еще одно – убери, ешли можешь, этого Вашьку, а может, и его дружка, как его…

– Димку, – подсказал Белотелов.

– Да, да… Теперь только они нам опашны, больше никто.

– С ними есть еще один.

– Ну тот при них прошто бобиком служит.

«Знали бы вы бобика, – подумал я, – этот бобик кусается».

Белотелов ехидно спросил:

– А Тулякова?

– Того, по знакомштву, шам уберу!

Они повернули обратно к Зверюге, и я уже не слышал, о чем они говорили еще.

Меня била дрожь. За себя я уже не боялся, а боялся за наш город, за маму и академика Тулякова, которых этот жадный кощей только что приговорил к уничтожению.

Опередить негодяев я не мог, так как тропинка была самым коротким путем к Зверюге. Да если бы я и бежал прямиком через лес, заросли были здесь так густы, что я проплутал бы в них до ночи.

Когда я, наконец, выбрался к Зверюге, то сразу понял, почему Димка и Левка не предупредили меня о том, что враги пошли вдоль ручья мне навстречу. Они ловили уклейку! Как вам это нравится? А около них опять прыгала и заливалась смехом Белка. Тоже – птичка!

– Марш отсюда! – заорал я не своим голосом, и вид у меня был, наверно, такой страшный, что, не сказав даже «подумаешь», Белка пустилась от реки во все лопатки. А рыболовам я только бросил: – Эх вы, друзья! Вот из-за таких друзей люди и получают иногда нож в спину.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Лёвка остаётся за старшего. Бег на 80 километров. Очень плохо, когда не верят. Один на один. Прыжок в темноту. Почему такие большие васильки?

Левка был, конечно, чечако. Но теперь я доверял ему больше, чем Димке. Все-таки Димка здорово опростоволосился с этой Белкой. Он, видите ли, хотел похвастаться перед ней тем, как ловко дергает из воды уклеек. Она визжала и хлопала в ладоши над каждой рыбкой, а он, дурак, таял и все просмотрел – и Белотелова, и старика, и то, как они увязались следом за мной по ручью.

Поэтому я сделал вид, что Димки здесь вроде как и нет, а советовался и говорил с одним Левкой.

– Ты понимаешь теперь, Левка, что к чему? – спросил я, рассказав все, что подслушал у этих злыдней. – Мне надо срочно бежать в Острогорск, чтобы опередить Белотелова и сорвать их злодейский план. И я сейчас же побегу. А тебя, – я подчеркнул «тебя», чтобы Димка понял, как низко он пал, – тебя прошу не спускать глаз со старика… Вот винтовка, в ней еще три патрона, в крайнем случае, можешь пустить ее в ход.

– Знаешь, Молокоед… – начал, как ни в чем не бывало, Димка, но я даже не взглянул на него и подал руку Левке: – Прощай, старина! Надеюсь на тебя, как на самого себя.

Уже вечерело, когда я выбежал к Черным Скалам. Я не стал ждать попутную машину, так как боялся, что старик опять увязался за мной, и помчался что есть духу по тракту в Острогорск.

«Неужели не будет никакой машины? – думал я, вспомнив, что сегодня выходной день, и тут же решил: – Пусть далеко до Острогорска, но я должен все эти восемьдесят километров пробежать, чтобы успеть хотя бы до полуночи».

Я считал, сколько же мне надо пробегать в час, чтобы быть в городе к двенадцати ночи. Получалось по тринадцати с лишним километров. Многовато. Но надо!

Я припустил во весь дух, но скоро понял, что так задохнусь. Лучше бежать размеренно и дышать через нос каждые восемь шагов. Так, помню, учил бегать мастер спорта в «Пионерской зорьке».

Внезапно я услышал шуршание колес о гравий. Поднял руку, но шофер или не заметил меня, или торопился, проехал не останавливаясь. Я припустил изо всех сил, догнал полуторку и ухватился руками за край кузова. Кое-как вскарабкался в машину. Шофер гнал, как сумасшедший, бочки из-под горючего прыгали и катались, и я не знал, где мне от них спастись. Наконец догадался лечь на кабину, ухватился за разбитое окно. «Теперь гони, товарищ шофер. Меня отсюда никакой силой не оторвешь».

Но машина скоро въехала в Березовку, свернула с дороги в какой-то двор. Я спрыгнул и стал просить шофера довезти до Острогорска, врал ему, что у меня мать при смерти, что везу лекарство, которое одно только и спасет ее, обещал по приезде заплатить сколько угодно: шофер ни в какую.

– Свез бы, милок, раз у тебя такое печальное дело, – говорил он мне все одно и то же. – Даром бы свез. Сам недавно мать схоронил. Но имею важное государственное задание. Не могу.

Я вдруг догадался спросить: