Тайна золотой реки (сборник)

Пес повилял хвостом и, вытянув мохнатую заиндевевшую морду, тревожно завыл, будто затрубил в рог. Завыли и остальные собаки, уставившись в сторону надвигающейся опасности.

В снежной пелене начинающейся пурги вниз по протоке спускались упряжки. Данилке показалось, что они застыли в каком-то странном ожидании на значительном расстоянии друг от друга у левобережного изворота тальниковой излучины.

– Три… – глухо произнёс Данилка, глядя на вожака. – Винчестер оставил…

Без суеты развернул нарты, постоял немного и махнул вожаку. Собаки без обычного перебрёха натянули потяги и ходко пошли навстречу пуржистому ветру.

Вскоре крутой поворот утесистого мыса скрыл Данилкину упряжку от незнакомого аргиша.

– Что случилось? – сдержанным тоном спросил Савва внука, заметив внезапную перемену в его поведении.

– Едут!.. – возбуждённо ответил тот и схватил с орона винчестер.

– Кто?

– Ламуты!

– Однако, погоди! – Савва ухватил внука за рукав. – Не может быть. Их лагерь на Алазее в местечке Хара-Тала. Пепеляевцы на Аллаиху ушли. Там лютуют.

– Нет, дедушка! – упрямился Данилка. – Белая банда!

– Так что? – рассердился Савва. – Мы убийцами не были и никогда не будем!

– А они могут! – Со слезами на глазах Данилка прижал винчестер.

– Мы люди!

– А они звери! – И, не повинуясь деду, хлопнул дверью.

Савва растерялся. Внук ослушался его. В роду такого не было. Слово старшего – закон, переступать который не вправе ни один член семьи или рода. Сердце старика будто бросили в кипящую воду, но он сдержал вспыхнувший гнев. Голова, как пустой котёл с трещиной, загудела. Он присел на орон. Глухой удар хлёстко полоснул по ветхой стене и рассыпался по земляному полу. Савва закрыл лицо руками.

– Что будет? – пролепетал он. – Винчестер старенький…

Грянули второй и третий выстрелы. Старику казалось, что внук палит не во врагов, а расстреливает его сердце. Жуть охватила старого охотника. Данилка – вся его жизнь, надежда… Он сидел неподвижно, тяжело опустив больные руки. За стеной стреляли. Лаяли чужие собаки. Что-то непонятное кричал Данилка. Потом навалилась вдруг тишина. Тяжёлые шаги послышались за дверью.

Савва встрепенулся. Он приготовился к последнему. Рука ещё твёрдо чувствовала гладкую прохладу костяной рукояти якутского ножа. Ему представилось, что вот сейчас откроется с грохотом дверь и на пороге появится обросшая рожа бандита. Окровавленного Данилку швырнут к его ногам… Потянуло прелым ягелем. Засмердило махорочным прокуром. Послышалось усталое дыхание…

Они ввалились сразу все трое. Здоровяки с заиндевевшими бородами, они казались исполинами из сказаний легендарного Эллея. Старик сжался. Дверь легонько скрипнула, и с винчестером в руках предстал Данилка. Робко и виновато смотрел он на деда…

– Петрович! – загремел басовым раскатом чернобородый великан. – Здравствуй, дорогой старина!

– Гаврила?.. – Савва, сам того не замечая, стал вытирать повлажневшие глаза. – Живой?..

– Здоров, Савва Петрович! – Шошин постучал по груди кулаком, как по колоколу. – Сам-то как?

– Маленько живой… Издалека идёте?

– Из Маркова.

– Долгий путь.

– Ничего… Ну, место у тебя, Петрович…

– Хорошо.

– Говорил вам, что где-то недалеко свои. – Шошин, приподнято жестикулируя, повернулся к товарищам. – Вот, Петрович! – И он обнял старика. – Внук у тебя шустрый парень…

Данилка молчал, низко опустив голову. Те, кого он принял за ламутов, оказались давними знакомыми Саввы. Видно было, что дед питает к ним особую симпатию и уважение. Было до глубины души больно и обидно: он застрелил вожака аргиша. Он не хотел этого, но так уж получилось… И от прилива стыда и раскаяния залился молчаливыми слезами.

Шошин опустил на Данилкино плечо сильную руку, привлёк к себе…

– Слёзы горю не помощницы…

– Беду натворил, – ворчал Савва.

– Полно вам…

На Савву знакомо смотрели серые спокойные глаза… Латаный овчинник перехвачен у пояса, как и у Шошина, матросским ремнём, светлые потёртые хамби перетянуты у щиколоток тонкой ременной стяжкой. Высокий рост, широкие плечи, узловатые могучие руки, в скрытой улыбке доброта… Такого не забудешь…

– Ефимом Волковым кличут?

– Не забыл? – скуповато ухмыльнулся Волков.

– Зима. Двадцатый год. Из Казачки тебя тащил. Маленько не поспей – неживой бы ты был. Февраль лютовал. Прорубь враз затянуло бы.

– Это верно…

– Рана зажила? – Савва легонько притронулся к плечу Волкова.

– Теребит, стерва…

– Пуля сидит?

– Сквозная…

– По тундре аргишить тебе не надо, болезнь найдёшь.

– Потерпим, Петрович. Надо, чтоб революция силу набрала, а уж потом…

– Революцию стреляют. Смутное время.

– У контры кишка тонка, – сказал Ефим.

– Нижнеколымское обложено белой бандой. Вам надо у меня переждать это время.

– Не согласиться с тобой, старина, самого себя не понять, – сказал Шошин. – Мы к тебе не отсиживаться пришли, за помощью, за советом…