Тайна золотой реки (сборник)

Позапрошлой весной на главном торжище, на Анюе, от аляскинских эскимосов прослышал Савва о ловкаче Магомете. Кочующий авантюрист вместе с вёрткой и хитрой женой – американской эскимоской – не гнушались никакими способами ради наживы. Они прослыли недоброй славой от Чукотского побережья до верховья Амгуэмы и анюйских долин. Не однажды обводили вокруг пальца даже самого Свенсона. Шёл слух, что Магомет не брезгует мародерством, ковыряется на одиноких заброшенных кладбищах. Деньги и другие товары тайно переправляет в Америку.

Спустя месяц по пути из Анадыря в Нижнеколымск, в Янранайской округе, Савва наткнулся на одинокую ярангу. Сгущались вечерние сумерки. Собаки уже было повернули к жилью в надежде на отдых и корм. Но строгий окрик каюра заставил вожака выровнять упряжку. Савва даже не оглянулся. Ему было неприятно это грязное пристанище Магомета… У него, старого каюра, больно щемила душевная рана… Убит Якуб Мальсагов, убиты Михаил Мандриков и его товарищи большевики. Пусто и одиноко стало вокруг. Только шипящий злобой дух Келе кружил над безмолвным простором почерневшей тундры.

За чаем разговор явно не получался. Савва хмурился, отмалчивался. Данилка сидел у раскрасневшейся печки и снимал тряпицей смазку с винчестера. Он был счастлив. Его радость передалась и старику. Он оттаял и стал угощать табаком, который хранил для больших гостей.

– После чая приятно покурить…

– Хорош табачок! – подхватил Ефим. – Королевский.

– Я американского принца Альберта перемешиваю с русской папушей, – скрывая улыбку, пояснил Савва, – приятный табачок получается. – И он, по-отцовски глядя на шошинцев, с дрожью в голосе добавил: – Хорошо мне с вами, и Данилке тоже. Говорили много. Покурим ещё?

– Спасибо тебе, старина! Пора нам! – застенчиво улыбнулся Шошин.

Две упряжки всё дальше уходили вверх по Походской протоке Колымы. Савва придерживался за плечо внука и смотрел вдаль.

– Сильные люди… Будь и ты таким, Данилка.

3

…Походок вынырнул из серой пучины океанского волнообразия тундры сажистыми поплавками просевших крыш и огласился яростным собачьим разноголосьем. Неудержимая стая неслась навстречу ревкомовским упряжкам.

– Та-та! Та-та! – сдерживая оголтелую стаю, спешила навстречу стройная молодая женщина в серой дошке и росомашьей кеали. – Э-э! Та-та! Оштолом держи!

Упряжки встали. Вожак первый сел и завыл. Ему, видимо, было досадно, что не дали возможности подрать шерсть походским забиякам. Завыла и поселковая рать.

– Aйxaл! – проваливаясь по колено в рыхляк, крикнул Ефим женщине. – Э-э!

– Здравствуйте. Меня Прасковьей зовут, Баранова, – не без смущения назвалась она, подойдя ближе. – Вышла встретить. Шибко собачки задиристые. На рассвете видели упряжку Носова. На Нижнеколымск пошла. Курил к Савве на кекурье ходил, давно вернулся.

– Нам никто не повстречался, – развёл руками Шошин.

– Вы по протоке шли, а Курил – через едему.

– Там путь короче?

– Метёт шибко. Собачкам тяжело. Едема – место ветреное.

– Речь у вас русская, чистая, – заметил Иосиф.

– Дедушка был русский.

– Из казаков?

– Не знаю. На Аляске большим человеком был.

– Главный правитель Аляски Александр Баранов?

– Да.

– Я на торговых судах плавал. Стояли в Сингапуре. Город богатый, нарядный. Александр Баранов проклинал царя в этом городе и пропивал в трактирах последнюю надежду на возвращение в Россию. Заболел он тропической лихорадкой и умер в портовом городишке недалеко от Сингапура.

– Нам ничего не известно о нём…

С разговорами подошли к плоскокрышей рубленке, наполовину занесённой снегом. Судя по провисшим слегам, перекосившимся оконным и дверным проёмам, избе было далеко за вековую отметину…