Тайна золотой реки

После полудня с моря потянуло влажностью, Савва беспокойно смотрел на далёкое тёмное облако. Вкрадчивая тревога вползла в душу. Так всегда бывало, когда надвигалась пурга. А тут ещё Данилка собирался на дальний порядок проверить сети. Неделю пуржило. Сети могут вмёрзнуть в лёд. Пропадут. Рыбу тоже жалко. Собачек кормить будет нечем. Савве не хотелось отпускать внука. Единственное, что успокаивало, — ловкость мальчишки.

Данилка впитывал наставления старого каюра, и это радовало. Савва всем своим существом привязался к чувствительному пареньку и твёрдо был уверен, что из него получится настоящий человек. Прихрамывая, Савва обошёл подготовленную к выезду упряжку, потрепал за ухо приветливого вожака и, поглядывая на внука, как бы между прочим, тихо сказал:

— Однако, дует… Олешки в кругу…

— Серый напугал, — ответил Данилка.

— Запургует опять…

— Управлюсь.

— Засветло бы обернуться.

— Успею.

— Эх, ноги крутит, — досадовал Савва.

— Тебе лежать надо.

— На солнышко вышел…

— Серого жаль…

— Трилап пожил… Собачек не гони.

— Сами разойдутся.

— Поезжай, однако, — благословенно сказал старик и погладил внука по малахаю. — Поезжай.

Собаки насторожились, притихли. Как спортсмены-бегуны, сгруппировались на стартовой полосе в ожидании сигнала каюра, приготовились. И вместе со звонким голосовым понуканием «хгак», с задорным перебрёхом подхватили лёгкую нарту и понесли.

— Хгак, хгак! — озорно разносится Данилкин голос. — Вперёд, вперёд!

Савва стоял и смотрел вслед уносящейся упряжке. Лицо его посветлело, разгладилось от нахлынувших приятных мыслей. Он с затаённой грустью радовался всему, что его окружало и навсегда связало с судьбой внука. Он совсем не помнил свои детские и юношеские годы, потому что у детей тундры не бывает ни того, ни другого. Единственное, что хорошо помнил Савва, так это непринужденное общение со старшими. Его, как и других детей, никогда не били, он не слышал оскорблений и с пелёнок был свободен, как тундра. Холод, голод, болезни — всё переносилось, переживалось. Видимо, ещё в материнском чреве он унаследовал выносливую породу предков, их чистоту души и ясность ума. Всю свою жизнь Савва честно трудился, не зная усталости, иногда последним куском делился с родичами, друзьями и подчас с незнакомыми людьми. В тундре не должно быть обездоленных — гласили предания предков. Его любимая жена преждевременно ушла к верхним людям, его надежду, продолжение его рода — сына — зверски замучили колчаковские бандиты. Горькая обида вдруг сдавила ему горло и затуманила и без того выцветшие глаза. Савва тотчас вспомнил, что Данилка не взял с собой винчестер. Засуетившись, он необыкновенно резво юркнул в хижину и уже с порога, не узнав своего голоса, закричал:

— Э-э-э!..

Данилка повернулся, увидел в руках деда винчестер и понял его беспокойство. Он успел помахать Савве рукой. Собаки уже входили в работу. Они не лаяли, только лишь посапывающее прерывистое дыхание разносилось ветром по протоке. Наконец и дед, и избушка, и скрипучий торосами океан скрылись за крутым поворотом протоки, и перед Данилкиным взором взмахнула необъятными крылами белая сендуха.

Бежит упряжка вдоль берега по скованной льдами протоке. Данилка сидит на мягкой подстилке из оленьей шкурки и напевает. Каюры в долгом пути, чтобы не шибко холодно было, песни свои, каюрские, складывают. Одному каюру известно, о чём он поёт. Если округа радует глаз, то и песня радостная.

Подражая деду, Данилка время от времени покрикивает на собак и поёт обо всем, что приходит на ум, но так, чтобы собаки слышали, особенно вожак.

Головная собака самая главная в упряжке. От её поведения зависит работа всех ездовиков. Когда каюр поёт, то вожак знает, что человек в нартах, а значит, не надо часто поворачиваться и вертеть головой, то есть собака спокойна, ездовики свободно тянут. В этих случаях упряжка идёт слаженно, дружно, ровно держится скорость, больше остаётся времени на отдых. У умного каюра и собаки умницы. Данилкина песня нравится собакам — хорошо идут.

Когда я вырасту,
буду сильным…
На оленях белой масти
я помчусь по тундре,
со мной будет всегда мой дедушка —
мой хороший, добрый огонер.
Он научит меня всем премудростям оленевода,
каюра, рыбака и охотника.
Тундра всегда будет нашим домом,
а двери дома будут распахнуты
для всех хороших людей…

Колюч ветер. Но Данилка не замечает стужи. Он всем существом во власти простора, скорости и мальчишеских дум. Язычки длиннохвостой позёмки зализывают ровный след. Злится метель. Как седая шаманка, то отстанет от лихой упряжки, окутав седока и ездовиков колючей ледяной россыпью, то умчит на пылящей щетинистой метле к утопающим в дымном горизонте горным хребтам. И вместе с каюрским напевом на Данилку наплывают воспоминания.