Тайна золотой реки

Митрофана и Омкая не сыщут… — успокаивал себя рыбак. — Место надёжное… Если даже пепеляевцы нападут на их след, то у старика глаз точный. Белку али соболя враз снимал одним выстрелом. У Митрофана тоже не сорвётся. А карабин мой добрый.

Федоску вели к яранге Мотлю, куда были согнаны все жители наслега. В песцовом малахае, отделанном цветными лентами, в тугутовой, из молодого оленя, кухлянке и расшитых бисером торбасах Мотлю стоял возле широких нарт и потягивал трубку. Весь его дорогой наряд и поза подчёркивали превосходство и властность. Перед Мотлю Федоска остановился.

— И на тебя, и на этих, — он кивнул в сторону отрядников, — капканы расставлены. Недолго осталось. Камака не возьмёт, так выть будешь и скрипеть тупыми зубами на всю тундру!..

— Продался, нохо? — не вынимая трубки изо рта, прошамкал унизительное слово Мотлю. — Поговоришь… — И топнул ногой.

Рыбаку развязали руки, содрали с плеч кухлянку и бросили на оленьи нарты. Руки и ноги накрепко стянули коляными ременными полосками. Низенького роста, багроволицый тучный казачий сотник лет сорока пяти, одетый в тёмный полушубок и рыжие катанки, снял с головы лисий треух и рыхлой засаленной ладонью растёр испарину.

— Куда ушли русские? — спросил он Федоску и ткнул ногой в нарты.

— Коо… — покачал головой рыбак.

— Не знаешь?.. Та-а-к…

— Какомей чай пауркен, — насмешливо ответил рыбак.

— Чай пить улетели? — нагнетался сотник, переваливаясь с ноги на ногу. — И куда же?

— Аттав ярагты, — ответил рыбак.

— Домой, говоришь?.. Та-а-ак…

— Да чаво с етой дикопузой окаянкой толмачить? — не выдержал такого допроса один из казаков. — Хлыстануть яво, ядрёна корень, пошибоча, та усё скажить!

— Заговорит…

— Хлыстануть? — с жадным нетерпением мял в руках плётку другой казак, подхалимно поглядывая на сотника.

— Гыть! — выкрикнул сотник. — Дюжину с узелком!

Тело Федоски при каждом ударе сжималось, ознобом подёргивалось по бокам, ёрзало по скрипучим нартам. Змеиный хвост нагайки извивался, сползал, вновь врезался в натягивающуюся кожу, оставляя вздутые багровые борозды. Свистела плеть. Ёжился Мотлю. Будто пороли не Федоску, а его. Плотнее сжималась молчаливая и упрямая толпа каменцев. Хмурились старики. Крепче прижимались к матерям дети. Девушки в боязливой растерянности прикрывали глаза ладонями. Голова Федоски уже свисала с нарты, но ни единого звука не сорвалось с прикушенных губ.

— Дикарь-то молчит, — недовольно пробасил сотник. — Раньше трясся?.. Его бьют, убивают, а он только зубами скрипит.

— Тыте нет вэрин, — изобразив гримасу непонимания, сказал Мотлю.

— Удивляешься, старая чурка? — проворчал сотник. — Диво, видите ли, для него! Это смутьянская работа! — И сам полоснул Федоску нагайкой.

— Там, где они побывали, везде так. Вон они все такие! — Сотник потряс нагайкой, пригрозив наслежникам. — Всех дикопузых передавить пора. А этого гада!.. — Он омерзительно выругался и ногой влепил по нартам так, что нарты перевернулись вместе с Федоской. — Запороть!

Мотлю очнулся, будто после тяжёлого забытья. Месть отхлынула, отступила. В ушах стояли страшные слова сотника. Он убьёт Федоску Протопопова, а что будет с Мотлю? Защитники уйдут. Вернутся русские… Что он будет делать, какой даст ответ? Федоску запорют на виду у всех жителей Каменки. Что делать? Раз уж Федоска, как ему казалось, самый трепетный и исполнительный батрак, выносит такие пытки, значит, и остальные такой же крепости. Сотник сожжёт Федоску и его хижину, а потом развеет прах по тундре и будет рыскать по стойбищам и зимовьям в погоне за русскими?..

Он, Мотлю, старый почтенный шаман, останется в родном наслеге среди жителей каменной реки. Первой же ночью его тёплая яранга вспыхнет ярким пламенем, а ему в горло воткнут якутскую пальму.

Он вспомнил древние обычаи, и его обдало холодным потом. Законы тундры суровы, как и сама тундра. Мстить друг другу в тундре — смерть обоим. Мотлю не хотел умирать так. Он, Мотлю, единственный чукча в этом наслеге. Остальные — эвены, якуты, юкагиры, эвенки. За жестокость шаман поплатится сполна, как было много поколений назад, когда существовала юкагиро-чукотская резня. Жутко вспоминать ушедшие в легенды времена, но и забывать не следует, так как эвены и особенно юкагиры мстительны. Они добры, когда к ним с добром, а так…

У Мотлю тёплая яранга, много сытной еды, чая и курева. И всё рухнет, пропадёт бесследно нажитое, если сотник прикончит Федоску. Мотлю стало не по себе. Он лихорадочно искал выхода, наконец облегчённо вздохнул, подошёл к сотнику:

— Эрым! Начальник, атаман! Остановись! Довольно! Федоска плохой угучак. Сколько ни бей его, не сдвинется с места. Смутьяны?.. Нет, они называли другое имя.

— Кого ещё? — грубо спросил сотник.

— Челгы Арма…

— Красная Армия? — будто ошпаренный, выдавил сотник.

— Челгы Арма, — повторил Мотлю, сам того не понимая, как парализующе действуют эти слова на сотника.

— Да ты знаешь, что губищами-то шлёпаешь?

— Челгы Арма! — опять уронил старик. — Скоро тут будут. Сам слышал.