Тайная дипломатия Кремля

В Москве, когда Андрея Януарьевича хоронили, говорят, ни один человек слезинки не проронил. Как же он, должно быть, насолил людям, с которыми работал…

Впрочем, отнюдь не все помянули бывшего министра злом. Детский писатель Корней Иванович Чуковский записал в дневнике 23 ноября:

«Умер А.Я. Вышинский, у коего я некогда был с Маршаком, хлопоча о Шуре Любарской и Тамаре Габбе. Он внял нашим мольбам и сделал даже больше, чем мы просили, так что Маршак обнял его и положил ему голову на плечо, и мы оба заплакали…»

«Не понимаю, почему тан относятся к памяти Вышинского, — удивлялся Молотов. — Ведь это был способный и дельный работник. Не все имеют такие качества дипломатов, какие имел он…»

Урну с прахом Вышинского захоронили в Кремлевской стене слева от Мавзолея. Он единственный из министров иностранных дел, удостоенный этой чести. Но после смерти, в советские времена, его имя старательно вычеркивали из истории дипломатии, как Троцкого или Шепилова. Он не был ни осужден, ни репрессирован — его просто стеснялись упоминать.

* * *

До и после Вышинского министрами иностранных дел становились люди, случайно вознесенные на дипломатический олимп. В других исторических обстоятельствах они не заняли бы столь заметного места. Вышинский в любую эпоху и в любой стране занял бы высокое положение, отвечающее его природным талантам и дарованиям. И может быть, в другие времена не проявились бы так ярко заложенные в его характере душевная подлость, трусость и беспринципность.

Вячеслав Михайлович Молотов. Он даже жену не мог спасти

В первых числах октября 1945 года, после окончания войны, Сталин впервые за последние годы уехал отдыхать на юг и пробыл там достаточно долго. «Он постарел, — вспоминала его дочь Светлана. — Ему хотелось покоя. Он не знал порою сам, чего ему хотелось…» Увидев, что вождь намерен по-прежнему отдыхать на юге, в разрушенной и голодной стране стали строить ему дачи: под Сухуми, возле Нового Афона, на Валдае и дачный комплекс на Риде.

Сталин уехал из Москвы и словно исчез. Никто ничего не знал. Иностранные журналисты стали говорить, что его отправили в отставку, что он тяжело болен или вообще уже умер, только русские не знают, как об этом сообщить.

В сентябре 1945 года в Лондоне на встрече министров иностранных дел недавним союзникам уже ни о чем не удалось договориться. Государственный секретарь США Бирнс и американский посол в Москве Аверелл Гарриман решили, что прямой разговор со Сталиным поможет понять, чего хотят русские.

15 октября нарком Молотов принял Гарримана, который накануне получил от президента Трумэна послание для Сталина с указанием «вручить лично». Молотов объяснил послу, что генералиссимус выехал на отдых приблизительно на полтора месяца. Он находится довольно далеко от Москвы, поэтому сейчас не занимается делами.

Гарриман настаивал:

— Президент надеется, что генералиссимус Сталин сможет принять его. Хотя, разумеется, генералиссимус Сталин заслужил отдых.

— Не только сам товарищ Сталин, — говорил Молотов, — но и все его коллеги считали, что он должен получить настоящий отпуск. Во время войны товарищ Сталин не имел никакого отдыха.

— Во время физкультурного парада в Москве, — любезно заметил Гарриман, — я обратил внимание, каким крепким выглядел генералиссимус Сталин.

— Товарищ Сталин действительно крепкий человек, — подтвердил нарком иностранных дел.

Гарриман сказал, что и в кинофильме о физкультурном параде генералиссимус Сталин тоже выглядит очень бодрым и жизнерадостным. Молотов ответил, что все советские люди, посмотрев этот фильм, будут рады видеть товарища Сталина в хорошем настроении и хорошо выглядящим…

16 октября просьбу Гарримана рассмотрели оставшиеся на хозяйстве члены политбюро: Маленков, Молотов, Берия и Микоян. Они доложили Сталину:

«Мы считаем, что Гарримана с посланием Трумэна следует принять ввиду просьбы президента, а также ввиду того, что американцы взяли на себя инициативу в вопросе о дальнейшем обсуждении происшедшего на Лондонской сессии Совета министров. В этом деле, однако, нежелательным является то, что Гарриман будет знать место Вашего пребывания на отдыхе».

Победило любопытство. Вождю, как и членам политбюро, хотелось знать, что же говорится в послании американского президента. Следующей ночью Сталин ответил Москве:

«Ввиду выраженного Вами желания я не возражаю против приема Гарримана в Сочи с целью выслушать его комментарии к посланию Трумэна. Если во время беседы с Гарриманом выяснится, что он не ограничивается своими комментариями и добивается решения вопроса, я отвечу, что, находясь в отпуске, не могу принять какого-либо решения без участия представителя правительства. В этом случае я вызову Молотова, и вместе с ним примем решение, которое будет либо положительным, если решение будет благоприятным для нас, либо отрицательным, если он не будет благоприятным».