Тайная дипломатия (СИ)

Эх, хоть и большевичка, но все равно, Евина дочка. М-да, тридцать два. И разница в возрасте у нас теперь десять лет. Или все-таки двадцать, если с моей высоты глядеть? Так, а сколько же лет ей стукнуло в тысяча девятьсот третьем году?

– Подожди, получается, что в РКП (б) тебя приняли в пятнадцать лет?

– Володенька, она тогда называлась не РКП (б), а Российская социал-демократическая рабочая партия, – наставительно подняла пальчик моя невеста.

– Нет, ты не уходи от ответа. Как же тебя в пятнадцать лет в партию приняли? Сейчас бы ты в комсомолках ходила.

– Так то сейчас, – хмыкнула Наташа, допивая вино.

Тотчас же подскочил гарсон, чтобы снова наполнить бокал.

– Только не говори, что участвовала во втором съезде РСДРП, – сказал я, прикидывая, не напьется ли моя невеста? Вон, уже второй бокал приканчивает. Хотя, говорят, французское вино не слишком крепкое.

А еще я подумал, что плохо изучил биографию той Натальи. Почему я не обратил внимание на дату вступления в партию и год рождения? Но про второй съезд РСДРП там не сказано, я бы запомнил.

– Нет, второй съезд проходил в Лондоне, а мы тогда жили в Санкт-Петербурге. А почему приняли? Ну, если честно, то наврала, – вздохнула Наташа. – Сказала, что мне уже восемнадцать. Потом, разумеется, все открылось, но выгонять не стали, посмеялись и выговор объявили. Правда, с тех у молодежи стали требовать метрику о рождении.

– Нет, все равно. Соврала, а они поверили? Ты же пигалица была.

– Ну и что? Зато мой папа был знаком со членами ЦК – с Красиным, с Гусаровым. Красин даже жил у нас в доме, хотя официально ему было запрещено появляться в столице. Я их сызмальства знаю, помогала, чем могла. Листовки распространяла, агитировала. Смешно, наверное, когда гимназистка агитирует и программу минимум цитирует. Я даже Серова пыталась наставить на путь истинный, о свержении самодержавия толковала, когда он мой портрет писал.

– А что Серов? – заинтересовался я.

– А он просто задумчиво посмотрел на меня и сказал: «Наташенька, если не перестанете болтать, я назову ваш портрет „Гимназистка с открытым ртом!“» – Я испугалась и перестала болтать.

– Здорово! – восхитился я.

– А в девятьсот шестом я помогала Федору Васильевичу Гусарову организовывать восстание в Кронштадте. Как сейчас понимаю, с высоты своих лет, особой помощи от меня и не было, но делала все, что могла. Даже раны перевязывала. Потом в тюрьму угодила, потом в ссылку. Федор Васильевич за это восемь лет каторги получил. Меня пожалели по молодости, да по дурости. Зато в тюрьме с интересными людьми познакомилась. Так что в партию меня приняли по знакомству.

– Да, Наталья Андреевна, – протянул я. – Интересные у тебя знакомые. Кого-то по знакомству на теплое местечко устраивают, а тебя то в тюрьму, то в ссылку.

– Что же поделать? – вздохнула Наташа. Лукаво посмотрев на меня, спросила. – А нам не пора домой? Хозяйка, небось, ужин приготовила.

После завтрака я уже околачивался около «Виолетты». Дорофей Данилович выглядел мрачным, поминутно зевал прикрывая рот ладонью, демонстрируя сбитые костяшки правой руки.

– Живой хоть, несчастный-то? – поинтересовался я.

– Ты это о чем? – опять зевнул Данилыч.

– Да о том, о кого ты руку расшиб, – усмехнулся я, кивая на сбитые места.

– А, это, – равнодушно хмыкнул швейцар. – Это я своему соседу вразумление делал. Повадился, понимаете ли, деньги не отдавать вовремя. Ладно один раз задолжал, два, а то уже три. Я своей Ивонне говорю – если не платит, так и не работай. А она – мол, так уж и быть, в третий раз схожу, если не заплатит, то больше ни-ни. Конкуренция, видите ли, большая. Раньше-то у нее свой кот был, но его прирезали, мы с Ивонной и поженились. Она мне давно говорит – мол, бросай работу, а не то перед подругами стыдно – есть муж, а он швейцаром работает. Неужели, дескать, не прокормлю? Но у меня собственная гордость есть. Я что, кот какой, чтобы у жены на шее сидеть? Но если не платят, могу и разобраться. Сходил, разобрался, малость поучил, деньги с него взял за три раза, да еще процент. Отлежится, парень крепкий.

– А чем сутенер от кота отличается? – поинтересовался я.

– Кот, это который дома сидит, а на него девка работает. Сутенер же за девками следит, чтобы не обижали, деньги платили. У него их штук пять, а то и десять, с каждой долю имеет, даже с тех, кто на котов работает. Ивонну мою не трогают, знают, что у меня с руки разделка простая, но и мне девок нельзя набирать. Ивонна моя жена, тут я могу за нее заступиться.

Вслух я ничего говорить не стал, а то, что подумал, оставлю при себе. Что же, везде свои нравы. Если отставного атлета устраивает, что его женой пользуются, как хотят, это его дело, а не мое. А то, что мне стало противно, мои проблемы.

– Да, Сева, ты уж меня прости, – повинился Данилыч.

– А за что? – насторожился я.