Кровать. Платяной шкаф. Комод, на котором стоит медный тазик и кувшин. Забавно, но и в моей комнате стояли такие же и тазик, и кувшин. Словно патроны из одной обоймы. Холодная батарея парового отопления, а за ней ничего нет кроме прошлогодней паутины. Паук как улика не подойдет, дохлые мухи – тем более. Так, загляну-ка я в платяной шкаф. Ага, вот уже и есть первый улов – чуть в глубине, укрытый штанами и плащом, спрятался саквояж. Новенький, не из дорогих, не больше десяти франков, но этого саквояжа у товарища Скородумова не было. Только чемодан. Впрочем, чемодан и сейчас есть, стоит на шкафу. Старый, заслуженный. Пусто и тут, и там. А штаны и плащ новые, приобретенные в Париже. Тоже зарубочка в памяти. Так, быстренько проверить карманы плаща и штанов. Ага, а в них лежат скомканные и кое-где драненькие бумажки, словно вынутые из мусорной корзинки. Смотреть будем позже, но интересно. Я же давал инструкции – с собой нельзя выносить ни единой бумажки, а в идеале, товарищи дипломаты, вы должны сжигать все свои черновики. Проверял ведь я их. Жвакали, мол – какие секретности на ровном месте? Это же использованные листы, их только в клозете использовать. Да, бухтеть бухтели, но пока я сидел над душой, они бумаги и сжигали, и рвали в меленькую лапшу, а без меня могли службу и завалить. Беда с дипломатами. Могут понаделать делов и без злого умысла, а уж с умыслом-то…
В комоде немного белья, нужно слегка его пошурудить, но тоже ничего. Зато в верхнем ящике бритва, зубная щетка и прочее, все новое. «Жилет» – штука недешевая, франков тридцать. Подарок? Коробка с зубным порошком. Проверить? Ладно, не стану. Если бы я искал бриллианты, то посмотрел бы и там. Так, а куда бы я спрятал что-нибудь интересное, чтобы не зацепился чужой взгляд? В постель? Но горничная будет менять белье. Судя по обстановке, это делается не каждый день, но лучше не рисковать. Так, а чем же мне понравился тазик и кувшин, кроме тяжести? В своем пансионате я сам отправлялся с ними на кухню за теплой водой. Значит, предметы гигиены стоят на видном месте, но никто их не трогает. Если у человека фамилия Скородумов, он должен и думать, и много читать.
Сдвинув тазик, я обнаружил под ним то, чего не должно быть у простого советского дипломата – довольно пухлый конверт с деньгами. Франки. Примерно тысяч на десять, но посчитаю потом. Значит, их я беру с собой, а то, что не озаботился понятыми или фотофиксацией доказательства – простите, так получилось. Я ведь и санкцией на обыск не озаботился, виноват.
Выходя из номера, кивнул девице. По моим внутренним часам, в десять минут уложился. Сделав вид, что не заметил портье, вышел и подошел к швейцару.
– Сева, имей в виду, если что спер, то я тебе не только руки, но и спину сломаю, – дружелюбно сказал мне швейцар. – Спер?
Не оправдываясь и не вдаваясь в объяснения, я сказал:
– Данилыч, скажи портье, что если наш дипломат обнаружит какую пропажу или ему покажется, что у него что-то пропало, пусть его за руку хватает, тащит в полицию. Или к телефону, полицию вызывать.
– В полицию? – недоверчиво переспросил отставной циркач.
– Ну да, а куда же еще? У вас приличная гостиница, воров не бывает, а если кто и залез в номер, то непременно нужно в полицию сообщить. А заодно и в посольство, товарищу Чичерину, чтобы был в курсе кражи.
– Ну, скажу про полицию, а что дальше?
– А что будет дальше, – улыбнулся я, – посмотришь, послушаешь, а потом мне расскажешь.
Глава седьмая. Граф Комаровский…
Выслушав мой отчет, Чичерин осмотрел рваные бумажки, брезгливо их потрогал, потыкал мизинчиком.
– Ничего важного. Обрывок черновика о предоставлении нашей делегации свободного выезда с территории Франции, а еще наброски о предоставлении помещения для советского торгового представительства.
– Ничего важного? – усмехнулся я.
– Да, действительно, – потер лоб Георгий Васильевич. – Теперь финны знают, что Франция готова принять наших торгпредов… Видимо, я сделал некоторые заметки, а потом выбросил в корзину.
Чтобы утешить наркома, я бодро сказал:
– Торгпредство все равно скоро перестанет быть тайной.
Про себя же подумал: зараза вы, товарищ нарком, могли бы и предупредить. Почему я не знаю о планах на торгпредство, а финны знают? Торговое представительство – дело хорошее. Скажем так, первый шаг к дипломатическому признанию и к появлению во Франции советского посольства. И чего это французы взгоношились? И где я людей найду, чтобы еще и за торгпредством присматривать? А контрреволюционные гнезда кто вскрывать станет?
– Простите, Олег Васильевич, что не ввел вас в курс дела, – повинился нарком. – Но предложение о создании торгпредства появилась не у меня, а у французов. В пятницу Лейг[1] прислал своего секретаря, мы обсудили ряд рабочих вопросов, а в субботу прибыл дипкурьер, и я два дня разбирал почту.
Что ж, извинения принимаются, тем более, я сам виноват. Ишь, устроил себе в субботу выходной день. А в воскресение, когда явился к наркому поговорить о своих подозрениях, он запамятовал.