Тайная доктрина. Том III

Однако свидетельство Климента ценно постольку, поскольку оно показывает 1) огромное количество трудов по оккультным наукам в те дни; и 2) необычайные силы, которыми посредством этих наук овладели некоторые люди.

Например, всю шестую книгу из своей «Stromateis» он посвящает этому исканию первых двух «Учителей» истинной и ложной философии соответственно, которые, по его словам, обе сохранились в египетских святилищах. Очень уместно также он обращается к грекам с вопросом, почему бы им не признать «чудес» Моисея, как таковых, когда они требуют признания такой привилегии для своих собственных философов, и он приводит ряд примеров. Это, как он говорит, Эах, вызвавший с помощью своих оккультных сил чудесный дождь; это Аристей, заставивший ветры дуть; Эмпедокл, утихомиривший бурю и принудивший ее затихнуть и т. д.[65]

Больше всего его внимание было направлено к книгам Меркурия Трисмегиста.[66] Он также не скупится на похвалы Гистаспу (или Гуштаспу), Книгам Сивилл, и даже правильной астрологии.

Во всех веках магию и употребляли и злоупотребляли ею, так же как теперь употребляют месмеризм или гипнотизм и злоупотребляют им. Древний мир имел своих Аполлонов и Ферекидов, и мыслящие люди в этом могли разобраться, как могут и теперь. Например, в то время как ни один классический или языческий писатель не нашел ни одного слова упрека в адрес Аполлония Тианского, не так обстоит дело в отношении Ферекида. Хезихий Милетский, Филон Библский и Евстахий безудержно обвиняют последнего в том, что он построил свою философию и науку на демонических традициях, т. е. на колдовстве. Цицерон заявляет, что Ферекид является potius divinus quam nedicus, «скорее предсказателем, чем врачом», и Диоген Лаэртский приводит длинный ряд повествований о его предсказаниях. Однажды Ферекид предсказывает кораблекрушение за сотни миль от него; другой раз он предсказывает пленение лакадемонян аркадийцами; наконец он предвидит собственный ужасный конец.[67]

Имея в виду те возражения, которые будут выдвинуты против учений эзотерической доктрины в том виде, как они здесь излагаются, пишущая эти строки вынуждена опровергнуть некоторые из них заранее.

Такие вменения в вину, как те, которые Климент выдвинул против «языческих» адептов, только доказывают существование сил ясновидения и предвидения во всех веках, но не являются доказательствами в пользу Дьявола. Поэтому они не имеют никакой ценности, за исключением как для христиан, для которых Сатана является одним из главных столпов вероисповедания. Бароний и де Мирвиль, например, находят неоспоримые доказательства демонологии в вере в совечность Материи с Духом!

Де Мирвиль пишет, что Ферекид:

Постулирует в принципе изначальность Зевса или Эфира, и затем на том же самом плане некого принципа, совечного и содейственного, который он называет пятым элементом или Огенос.[68]

Затем он указывает, что Огенос означает то, что затворяется, что держит в плену, и что это есть Гадес, «или, одним словом, ад».

Эти синонимы известны каждому школьнику безо всяких объяснений маркиза, который их дает Академии; что же касается его вывода, то каждый оккультист, разумеется, отвергнет его и только улыбнется его глупости. А теперь мы подходим к богословскому заключению.

Резюме взглядов Латинской церкви – как оно выражено авторами такого же типа как маркиз де Мирвиль – сводится к следующему: герметические книги, несмотря на заключающуюся в них мудрость – полностью признаваемую в Риме – являются «наследием, оставленным человечеству Каином, проклятым». «Общепризнано», говорит этот современный мемуарист Сатаны в Истории:

Что сразу же после Потопа Хам и его потомки снова распространили древние учения каинитов и утонувшей Расы.[69]

Во всяком случае это доказывает, что магия или колдовство, как он называет ее, является допотопным искусством, и таким образом одно очко выиграно. Ибо, как он говорит: