Тайная геометрия

– Все не так! – нахмурился Ефим. – Надо было сказать правду! А именно, для этого мясника Мимикьянова человека подстрелить – одно удовольствие! Только и мечтает, как в кого-нибудь пулю всадить!

Когда он искоса взглянул на женщину, выражение ее лица показалось ему чересчур серьезным.

– Шутка! Все ты правильно сказала! – быстро произнес майор, и после небольшой паузы на всякий случай добавил: – Ты вообще, Ангелина, женщина умная!

– Правда? – заглянула ему в глаза Рогальская. – Ты, Ефим, на самом деле так думаешь, или, опять смеешься?

– Нисколько не смеюсь. Я на самом деле так думаю, – уверенно ответил Мимикьянов.

Ангелина Анатольевна расцвела.

– Можно подумать! Так, я тебе и поверила… – произнесла она, но выражение, проступившее на ее лице, говорило об обратном.

Даже маленькие морщинки вокруг глаз разгладились.

Они шли по Яблочной алее под руку. Словно семейная пара на прогулке.

Вокруг было безлюдно и тихо. Пахло хвоей и свежескошенной травой. Янтарные солнечные зайчики бегали по серому асфальту. Идиллия, да и только.

И вдруг…

Все изменилось.

Это произошло, когда они проходили мимо старой, еще с гипсовыми колоннами беседки, почти полностью укутанной плюшевым покрывалом вьющегося хмеля.

Ефим ощутил сильный удар в спину. Чтобы не опрокинуть вместе с собой женщину, он успел распрямить руку и полетел вперед головой к кирпичному основанию решетки плодопитомника. Ему удалось смягчить удар головы о камень выставленной вперед рукой. Он быстро перекатился в сторону и вскочил на ноги.

Окружающий мир выпал из его поля зрения всего на пару-тройку секунд. Но, когда мир снова открылся перед майором, он стал совсем иным. Никакой идиллией теперь и не пахло.

У темного входа в беседку стояли трое из тех Гочиных «баклажанов», что уже встречались сегодня на пути майора Мимиьянова.

К самому толстому из них тесно прижималась Ангелина Анатольевна. Баклажан одной рукой сжимал ее плечо, а другой держал тонкий стальной стержень, похожий на шампур для шашлыка. Его конец упирался в молочную кожу на высокой женской шее.

«Да, что же это за день сегодня такой! – мелькало у Ефима в голове. – Один за другим сюрпризы сыплются! И один лучше другого!»

– Гарик, Гарик! Это же я – Ангелина! – скосив глаза на захватившего ее мужчину, шептала Рогальская. – Ты что с ума сошел?

Но Гарик ей не отвечал. Он обратился к Ефиму.

– Ну, что, Академик, я же тебе говорил, если Гоча приглашает, отказываться не надо! Пойдем с нами, дорогой! Конечно, можешь и здесь оставаться, но тогда твою женщину, как барашка, на шампур наденем. Только шашлык делать не будем. Зачем? Что мы, папуасы какие? Людоеды дикие? Пусть в холодильнике лежит, пока на кладбище не повезут.

Толстый Гарик помолчал, ожидая ответа.

Не дождавшись, поторопил:

– Так, что, идешь с нами?

Загорелое лицо Аделаиды стало белым, будто его покрыли сметаной.

– Ладно, ладно, иду! – махнул рукой майор. – Иду! А ты отпускай женщину! А, то, если ее порежешь, я сам из тебя шашлык сделаю! Пожарю на медленном огне и собакам отдам. Понял меня?

– Ай, невежливый какой! А еще Академик! – обнажил белые зубы баклажан. – Ты сначала в машину сядь! А там мы посмотрим! А то ты, Академик, прыгать любишь, как заяц. Ну, – иди вперед! Машина за гаражом стоит! Гамлет, Казбек проводите, Академика!

Майор лихорадочно соображал.

И оставаться нельзя: Гочин порученец мог, в самом деле, проткнуть своей пикой Ангелину. И уходить нельзя: оставлять женщину в руках бандитов, поверивших в свою силу, слишком опасно.

Майор, пожалуй, впервые в жизни, совершенно не знал, что ему делать.

Но ничего делать и не пришлось.

Неожиданно рука бандита по имени Гарик отвела острие шампура от женской шеи. Затем его пальцы разжались, стальной стержень выпал из них и воткнулся в черную землю между двумя желтыми листьями.

Вторая рука, крепко обнимавшая женщину, бессильно упала вдоль туловища.

Освобожденная Ангелина бросилась к Ефиму.

Из беспросветной тьмы старой беседки медленно вышел на свет доцент классического университета Николаев. Он же шаман сойтов Тимбуту – Хитрый медведь.

Его глаза, в припухлых мешочках, были черны, как нефть.

Он посмотрел ими на троих мужчин, с потерянным видом, стоящих у беседки, и тихо махнул на них рукой:

– Идите домой, люди! – участливо произнес он. – Дома хорошо. На улице – плохо. Дома надо чай пить. А потом спать. Долго спать. Идите, идите!

Рослые загорелые мужчины послушно выстроились цепочкой, и медленно, будто лунатики, пошагали за угол железного гаража.

– Ой! Василий Иванович! – обрадовалась Аделаида. – Ты их загипнотизировал, да?

– Нет! – покачал головой Василий Иванович. – Нет. Это я одного духа попросил три чирмы на них бросить. Чирмы – это пиявки такие. Только они не кровь пьют, а эллингму. Ну, это, если по-русски говорить, жизненную силу. Но не ту, что в руках, ногах или желудке, а ту, что в голове. А мне Бобырган за одну услугу немного должен. Вот я у него и попросил три хороших голодных чирмы. Он дал.

Рогальская хотела что-то спросить, но лишь округлила глаза.