Тайная история Изабеллы Баварской

Впрочем, не нам жаловаться на подобную небрежность: если бы наши предки все рассказали, о чем бы мы сейчас писали?

9 марта 1395 вновь явились английские послы с брачным договором, ставшим одним из постыднейших документов нашей истории, ибо, согласно этому запечатленному на бумаге сговору, мы теряли половину Франции и в течение двадцати восьми лет не имели права потребовать ее обратно… Ради этих брачных уз оставшаяся территория попадала в руки монарха, единственной целью которого являлось приумножение подвластных ему земель; постепенно недовольные начали роптать против предприятий королевы, и ропот сей вполне ею заслужен!

Помилование Краона явилось одним из условий договора, свидетельствуя тем самым о великом благорасположении, питаемом королевой к убийцам коннетабля; условие приняли.

Помирившись с Клиссоном, герцог Бретонский не стал протестовать против прощения предателя, а королева, не считая нужным обсуждать этот вопрос с герцогом Бретонским, подтвердила послам исполнение и этого условия.

Но при французском дворе у Краона имелись враги, защищать от которых Изабелла его не намеревалась. Едва маркиз появился в столице, вдова герцога Анжуйского, королева Сицилии, вспомнив, как он обманывал ее супруга, велела арестовать его и приговорить к штрафу, превосходящему его возможности; таким образом Краон оказался в заточении в башне Лувра, где его намеревались держать до тех пор, пока он не заплатит все сполна.

Буа-Бурдон, в прежние времена водивший дружбу с маркизом, стал уговаривать королеву вернуть ему свободу, полагая, что та вправе выпустить маркиза из тюрьмы и без уплаты долга королеве Сицилии. Буа-Бурдон оказался прав, но вот какой ответ Изабеллы прочли мы в бумагах несчастного конфидента.

— Бурдон, — сказала королева, — я уже давно оцениваю людей в зависимости от того, насколько они могут быть мне полезны. В прошлом Краон пользовался моей благосклонностью, иначе я вряд ли смогла бы уговорить его совершить покушение на Клиссона; герцогу Орлеанскому об этом известно; он также знает, что в былые времена Краон злоупотреблял нашей доверчивостью. Так вот, Орлеан ответил, что неуместно выбирать между жизнью Клиссона и ценой, которую, будучи в курсе наших замыслов, Краон потребовал за его голову, — маркиза следовало сохранить как исполнителя желанного для нас убийства. Краон приободрился… получил свое и сослужил нам службу. Когда же Орлеан захотел погубить его, мы выдали его герцогу Бретонскому; остальное тебе известно. Мы вспомнили о нем, когда он снова нам понадобился, а понадобился он нам для нового преступления. Краон вернулся, и мы попытались вновь использовать его, не намереваясь, однако, слишком дорого платить за его услуги; мы даже помыслить не могли, что королева Сицилии, пожелав отомстить ему, захватит его и будет держать в тюрьме. Но теперь мы можем обойтись без него, нам больше нечего бояться его разоблачений, поэтому не напоминай больше об этом человеке; если у него не хватит ума выбраться из темницы, пусть он там и сгниет.

Буа-Бурдон не ответил или не посчитал нужным записать свой ответ; во всяком случае, в бумагах его ответа не нашли. Скандал быстро заглох; мы сообщаем его подробности единственно потому, что обещали выявить все черты характера нашей героини, что было бы невозможно, если бы у нас не сохранилось кое-каких документов, подтверждающих наши предположения.

После заключения брака английского короля с французской принцессой, состоявшегося в дворцовой часовне, начались торжества, пышнее и роскошнее которых еще не бывало. Их величества появились на этом торжестве разодетые и увешанные драгоценностями. Все с удивлением смотрели, как английские вельможи, представлявшие Ричарда, шли впереди вельмож французских. Нетрудно догадаться, кто отдал церемониймейстерам подобное распоряжение. В этом же году при французском дворе, где самые черные преступления совершались либо скрытно, либо искусно замаскировавшись под благое деяние, случилась чрезвычайно странная история.

Недуг короля у многих вызывал живейшее сострадание, и, когда приступы безумия участились, на всех, кто обладал способностью ввергнуть короля в состояние, не соответствующее природному, стали смотреть косо. Вновь без всякого на то основания заподозрили Валентину Миланскую; удивительно, что, выбирая виновницу из двух женщин, одна из которых, Валентина, любила короля, а другая, Изабелла, его ненавидела, именно подруга монарха вызывала наибольшие подозрения, в то время как истинный враг короля оставался в стороне.