Тайная история Леонардо да Винчи

— Я пишу очень медленно, мадонна Симонетта, и очень напряженно тружусь над несколькими маленькими Мадоннами.

— Я не рассчитываю оказаться удачливее маркизы, — сказала Симонетта.

— Богатые покровители вовсе не обивают порога мастерской Андреа с заказами для меня.

— У тебя плохая репутация: ты не завершаешь заказанного; но Лоренцо заинтересовался тобой. Посмотрим, что я смогу сделать.

— Что ж, должен признаться, что вы с Нери надули меня, — сказал Леонардо.

— Вот как?

— Если он загримировал тебя и себя, он очень хорош. Быть может, это мне стоило бы поучиться у него.

Симонетта тихонько засмеялась.

— Ты считаешь само собой разумеющимся, что это сделал Нери?

— Кто же еще?

— Ты не можешь даже предположить, что это я?

— Я потрясен.

— Потому лишь, что ты мужчина, Леонардо. Я же и научила Нери, как подражать твоему голосу, а то он квакал, как лягушка. — Она ловко передразнила Нери и продолжала: — Знаком тебе художник Гаддиано?

— Конечно, — сказал Леонардо. — Ходят слухи, что он сиенец; его заказчикам приходится связываться с ним через поверенного. Гаддиано сделал чудесную терракотовую Кибелу, что стоит у фонтана в садах Медичи в Карреджи. Это так?

— Ты очень наблюдателен. Это действительно работа Гаддиано. — Тут она встала, подчеркнуто поклонилась и сказала: — А Гаддиано — это я.

— Ты?!

— В это не так уж трудно поверить тому, кто всего несколько часов назад считал меня своим другом Нери.

— Прости мое удивление, мадонна, но большинство из нас, смертных, не знает, как бы прожить по-человечески одну жизнь. Ты же живешь сразу двумя, — заинтригованно добавил Леонардо. — Это как если бы быть сразу в двух местах.

Симонетта засмеялась и процитировала Горация:

— «Никто не живет, довольный тем, как он живет».

— Под маской Гаддиано ты получила завидную известность скульптора и художника, — сказал Леонардо. — Но у большинства из нас нет способностей к преображению. Быть может, ты — Парацельсов стихийный дух? Превратить себя в Нери, а Нери в меня было бы для такого существа детской игрой.

— Что же мне еще делать? — спросила она.

— О чем ты?

— Ты можешь жить, не рисуя, не ваяя? О, ты, наверное, можешь — пока остаются наука и твои исследования.

— Пока видят мои глаза, я могу занимать их и явлениями природы, и предметами искусства.

— А вот я не могу, милый Леонардо. И не могу писать и быть известной под собственным именем, под именем Симонетты.

— Но такие прекрасные работы принесли бы тебе только честь и славу.

— С женщиной никто не стал бы считаться, — сказала Симонетта. — Меня не принимали бы всерьез, я не смогла бы получить и самых простых заказов. Зато как мужчина… как мужчина я могу бороться на равных. Я могу покорять умы и души других мужчин. Как женщине мне подвластны, да и то на время, только их сердца и напряженные пенисы.

— Возможно, ты недооцениваешь власть женщины над мужчиной.

— Из всех женщин Флоренции менее всего можно упрекнуть в этом меня, — сказала Симонетта. — Но что бы ты об этом ни думал, женщина — не важно, какое положение она занимает, — всего лишь служанка мужчины. Я хочу получить бессмертие… Carpe diem[24]. В отличие от вас всех, мое время ограничено.

— Но Гаддиано работает уже…

— Во Флоренции — три года, — сказала Симонетта. — Три года назад я поняла, что умираю. Прошлое Гаддиано придумано мной; оно основано на слухах, картинах, помеченных более ранней датой, нескольких поддельных письмах. О, я обдумывала возможность использовать влиятельных друзей, но меня никогда не приняли бы всерьез, как не принимают всерьез мать твоего друга Бартоломею.

— Но ее уважают — как поэтессу.

— Да, как религиозную поэтессу. Но читают ли ее стихи в церквах? На улицах? Будь она повивальной бабкой, от нее и то было бы больше проку.

Симонетта принялась расхаживать по комнате, словно один из львов Лоренцо, запертых в клетке.

Леонардо поднялся и поймал ее за руки. Она смотрела в пол, точно Леонардо был ее отцом, а не любовником.

— Я понятия не имел, сколько гнева ты в себе носишь, — сказал Леонардо.

Симонетта сжала его руки.

— Теперь ты знаешь все мои тайны… как и я твои. Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь, Леонардо.

— Как бы то ни было, — сказал Леонардо, проклиная про себя Сандро, — ты не должна позволять гневу отравлять себя. Как Гаддиано ты навсегда заслужила место во Флоренции. Клянусь тебе, это правда.

Эти слова ее, похоже, обрадовали.

— А как Симонетта, — продолжал Леонардо, — ты запомнишься той, что дала облик Венере и множеству Мадонн.

— Благодаря Сандро. — Она слабо улыбнулась, Потом оттолкнулась от него и пошла к двери. — Я направлю к тебе слугу-провожатого. Нам не следует спускаться вместе, иначе наши гости заподозрят что-нибудь неуместное.

Она опять улыбнулась — на сей раз лукаво — и вышла.