— Вы убили его! — Ловлас оскалился.— Вы убили его, поэтому в вас поднимается его кровь и бьет струей, как фонтан в Сент-Джеймсском парке.
Я повернулся. У меня мурашки забегали по спине.
— Как вы узнали? — спросил я.
Ловлас рассмеялся. Его глаза светились восторгом.
— Ходят слухи, милорд. Я услышал их у озера Трихо-нис и мне захотелось узнать правду. Поэтому я здесь.— Он подошел вплотную ко мне.— Байрон, вы прокляты.
Я заглянул в его безжалостные глаза. Ненависть и гнев бушевали во мне.
— Убирайтесь,— прошептал я.
— Неужели вы собираетесь подавлять потребности своего естества, милорд?
Я схватил его за горло и отшвырнул назад. Но Ловлас продолжал ухмыляться.
— Вы можете обладать силой могущественного духа, но вы падший, как Люцифер, сын утра, падший, как все мы — падшие. Что ж, ступайте, пресмыкайтесь перед своим ничтожным другом. Веселитесь с ним, но он смертен, он умрет.
— Если ты убьешь его, Ловлас...
— Да?
— Я убью тебя.
Ловлас насмешливо поклонился.
— Разве вы не знаете тайну, Байрон?
— Тайну?
— Ее вам не открыли.— Он не спросил, а скорее констатировал факт.
Я шагнул к нему. Ловлас поспешил к двери.
— Какую тайну? — снова спросил я.
— Вы прокляты, и все, кто дорог вам, тоже будут прокляты.
— Почему?
Ловлас усмехнулся.
— Почему? Это тайна, сэр.
— Подождите.
Ловлас снова улыбнулся.
— Я полагаю, вы направляетесь в Константинополь?
— Подождите,— закричал я.
Ловлас поклонился и исчез. Я подбежал к двери, но его там не было. Ничего, кроме ночного ветерка. Мне показалось, что я слышу его смех и шепот, эхом отдававшиеся в моих мыслях: «Вы прокляты, и все, кто дорог вам, тоже будут прокляты». Вдалеке прокричал петух. Я покачал головой, развернулся и пошел в комнату, где спал Хобхауз.
Глава 8
Томас Мур. «Жизнь лорда Байрона»
Джон Кэм Хобхауз. Заметки на полях
Страх окутал мои мысли туманом и не давал мне покоя несколько дней. Ловлас как будто растворился с криком петуха, но его насмешливые намеки на «тайну» продолжали преследовать меня. Что бы это могло значить — он говорил, что я обречен губить все, что мне дорого? Я не отходил от Хобхауза и осторожно анализировал свои чувства — моя потребность в крови казалась терпимой, привязанность же моя к другу нисколько не ослабела за последнее время, Я немного успокоился и начал наслаждаться возможностями, которые давала моя диета. Мы отчалили в Константинополь. И в который раз меня охватило волнующее поэтическое настроение. Шторм настиг нас у входа в Дарданеллы. Мы также побывали в легендарной Трое. Но самое замечательное из всего — я пересек вплавь Геллеспонт, четыре мили ледяного пролива, от Азии до европейского берега,— и все для того лишь, чтобы доказать, что мифы не врут о подвиге Леандра. Хотя, разумеется, у меня перед Леандром была фора — доза свежей крови, но я все равно был крайне доволен собой.
Мы подошли к Константинополю, несмотря на то что был сильный шторм. С трудом встали на якорь под отвесным утесом. Над нами возвышался Сераль, дворец султана, который был окутан такой же темнотой, как и черные воды моря под нами. Как бы то ни было, я чуял биение большого города на берегу; а завывания, смутно доносившиеся с минаретов, перекрывая грохот волн, словно манили нас, суля экзотические удовольствия. На следующий день мы переправились на небольшой посудине к утесу Сераля. Я смотрел на него и воображал себе сладкую жизнь, таившуюся за стенами дворца, как вдруг уловил запах крови, свежей крови. Я устремил взор на узенькую террасу, отделявшую стены от моря,— там свора псов, рыча, обгладывала человеческие останки. Я завороженно следил, как один из них оторвал кусок плоти с черепа татарина с такой легкостью, как будто это была спелая фига.
— Непокорные рабы,— едва слышно пробормотал капитан шлюпки,— их сбросили со стен.
Я медленно кивнул и почувствовал, как жажда тупой болью вновь растекается по моим костям.