Тайная история Марии Магдалины

— Хорошо, значит, завтра. Где он проповедует?

— Он не проповедует. Он ушел в пустыню, один.

— Надолго?

— Не имею представления, — сказал Симон-Петр, — Но когда он вернется…

— Я не могу оставаться здесь вечно и ждать неведомо чего, — пожал плечами Иуда. — И уж во всяком случае не намерен больше слушать разглагольствования Иоанна. Что хотел узнать отец, я выведал и теперь могу возвращаться домой. — Он рассмеялся, — Еще один проповедник. Какая жалость! Ладно, пойду спать. — Иуда зевнул.

— Пошли в нашу палатку, — предложил Андрей. — Место для тебя найдется. А завтра, глядишь, и Иисус вернется.

— Это палатка Иисуса, — напомнила Мария. — Не наша.

— Но разве Иисус не склонен привечать ищущих? — спросил Филипп.

Когда вся компания расположилась внутри под навесом, Мария, которой раньше было не до того, осмотрелась повнимательнее и только сейчас заметила, что внутри нет ничего, несущего на себе отпечаток личности хозяина. Такого, что могло бы рассказать о нем. Все заурядное, самое обыкновенное — одеяла, лампы и тому подобное. Никаких излишеств. Но, с другой стороны, все необходимое для гостей имеется: еда, питье, куда прилечь, чем укрыться. Опять же свет.

Настроение у всех в тот вечер было подавленное: с уходом Иисуса воодушевление стало покидать их. Обыденность брала свое, и чем дальше, тем сильнее. Они сидели на свернутых одеялах и зевали. Разговор не клеился.

Но вот Иуда, попавший сюда впервые и озиравшийся с нескрываемым любопытством, явно хотел поговорить. У него одного, по-видимому, имелся запас энергии, и ему не терпелось ее куда-то направить.

— Итак, — начал он, — я вижу, вы нашли своего кумира.

— Неверное слово, — предупредил Петр. — Никто из нас не ищет кумира.

— Ну, значит, Мессию, — поправился Иуда, откинув изящной, тонкой рукой волосы со лба. Он сидел, скрестив ноги на подстилке, и его темные глаза перебегали с одного лица на другое.

— Нет, и это тоже нет, — возразил Андрей, такой же смуглый и густоволосый, как Иуда, но более крепко сбитый. — Мы просто… нашли человека, который… поразил нас. Вот и все, что я могу сказать.

— Поразил? — Иуда выгнул дугой брови. — Ну-ну. И в каком смысле? Что ж, порассуждаем. Человек может удивить другого двояко — или своим несказанным величием, или полным ничтжеством: таковое удивляет ничуть не меньше. Стало быть, этот ваш Иисус либо бесценен, либо никчемен. — Он помолчал. — Итак, что же именно? Бесценен этот Иисус или никчемен?

— А тебе-то что? — рявкнул Филипп, — Ты ведь явно явился сюда только для того, чтобы преуменьшать дела других. Пришел и давай умалять достоинства Иоанна, а случись тебе встретить Иисуса, попытался бы принизить и его. Такие люди, как ты… они все пытаются выставить или ничтожным, или смешным.

— Но ведь ты даже не знаешь меня, — обиженно возразил Иуда— Сам-то ты разве не унижаешь меня такими непродуманными словами? Да, я ничего не принимаю на веру просто так, но всегда готов выслушать других. И разумеется, хочу увидеть этого вашего Иисуса, раз уж он произвел на вас такое сильное впечатление.

— Наше впечатление и то, что мы о нем думаем, не имеет большого значения, — промолвил Нафанаил. — Гораздо важнее то, что он думает о нас.

— Ну, в конечном счете имеет значение то, что вы сами думаете о себе, — возразил Иуда. — Чужая душа все равно потемки. — Неожиданно он перевел взгляд на Марию. — Ты, например, удивляешь меня больше всего. Женщина, и вдруг в таком месте, одна. Этот Иисус, он что же, собирает вокруг себя женщин?

— Я первая, — ответила Мария. — Сколько еще, возможно, придет, чтобы узнать его, сказать не возьмусь. — Она помолчала, потом вдруг спросила: — А сам-то ты чем занимаешься, Иуда? Ты лишь упомянул, что твой отец писец. Но из твоих слов ясно, что это не твое дело. И вряд ли ты наймит у хозяина, потому как не смог бы отлучиться надолго, выполняя поручение отца.

Вот так, а то цепляется ко всем с вопросами. Пусть сам ответит.

— Ну, постоянного хозяина у меня и верно нет. Я счетовод, веду счетные книги, проверяю записи, чтобы не было осложнений со сборщиками податей. Нанимаюсь к разным людям, как правило, чтобы закрыть податной сезон. Работа сезонная, как многие другие. — Иуда дерзко усмехнулся, довольный тем, как ловко отбил ее наскок, но спустя мгновение выражение его лица смягчилось. — Это мой основной заработок. Но он оставляет мне свободное время, и часть его я использую на собирание мозаик.

Мозаики? Изготовление изображений живых существ! Мария почти ощутила, как все разом мысленно ахнули.

— Не думаю, что в этом есть что-то богопротивное, — спокойно промолвил Иуда, явно понявший, о чем они подумали. — На мой взгляд, всякое Господне творение славно, и воздать ему честь, достойно изобразив его, все равно что воздать хвалу Богу. — Он помолчал и добавил: — Кроме того, римляне хорошо платят. Я украшаю их дома, и они позволяют мне восхвалять Господа на мой собственный лад, моими руками. Закон… каждый вряд ли должен исполнять его одинаково, верно?

— Не в этом дело, — буркнул Петр.