Тайная история Марии Магдалины

— Но если бы Авраам знал все, возможно, он бы лучше мог решать, как ему поступать? — спросил Иаков Меньший, брат Матфея.

— Он был бы воодушевлен обещаниями, и ему было бы легче переносить невзгоды, — поддержал его Петр.

— Второй ответ лучше. Это правда, что Господь порой дает обещания, чтобы поддержать нас в трудные времена. Но очевидно, что Он не раскрывает Свою волю любопытствующим, а только тем, кто, как Он знает, ее исполнит. Ну а раз все равно исполнит, можно ведь и не открывать.

— Трудная мысль! — воскликнул Филипп. — С ней нелегко смириться. Потому что это нелегко осознать. Кто может выдержать такое? Или понять?

— Я думаю, суть как раз в том, чтобы исполнять, что должно, и без понимания, — сказал Иисус. — Я не могу обещать, что все будет вам разъяснено, но зато уверяю вас, что на той стезе, на которую вы ступаете, вас ждут великие приключения. Жизнь с Богом не бывает скучной.

«Как и с тобой, — подумала Мария. — Но все-таки, куда ты нас поведешь?»

Глава 35

Наступление очередного знойного дня ознаменовалось тем, что толпы людей начали собираться на поле еще до рассвета. Этот нарастающий гул и вырвал Марию из сна, чему, впрочем, она только обрадовалась. Ей снилось, как Иоиль выгонял ее из дома, а Элишеба бежала за ней, протянув ручки, и Мария проснулась в слезах.

Кассия… Кассия здесь — такова была ее первая мысль. Потом, отогнав остатки сна, Мария вспомнила, что Кассия приходила, но помочь ей ничем не смогла и не поняла Иисуса. А Силъван вообще не появился, несмотря на ее письмо. Возможно, он его не получил. Или… может быть, он встал на сторону остальных ее родичей. Должно быть, они расписали Силъвану ее краткое посещение Магдалы в самых отвратительных тонах.

Гомон нарастал, и Мария быстро умылась и привела себя в порядок. Как и в предыдущие дни, она не знала, чего именно ожидать сегодня, как не знала, долго ли еще Иисус собирается оставаться здесь и проповедовать в чистом поле. Народу и на сей раз собралось очень много, но сегодня в первых рядах во множестве стояли фарисеи, вырядившиеся словно в синагогу, с талиф — молитвенными покрывалами с чрезвычайно длинной бахромой. Здесь, посреди поля, да еще в такую жару церемониальные одеяния выглядели более чем странно и сразу выделяли их из толпы.

Едва Иисус успел помолиться и появиться перед народом, как фарисеи засыпали его вопросами.

— Рассуди, учитель! — воскликнул один из них, растолкав своих товарищей и встав прямо перед Иисусом. — Мы подвластны Риму, не так ли? И платим налога в казну кесаря. Но позволительно ли платить эти налоги, зная, что деньги используются язычниками для того, чтобы нас же и угнетать?

Этот вопрос являлся одним из самых болезненных для всей страны. Зилоты категорически отвергали саму мысль об уплате податей, что в глазах Рима делало их мятежниками. Сторонники компромисса считали это возможным, что в глазах соотечественников делало их трусами. Таким образом, вопрос был сугубо провокационным: ответить на него, вне зависимости от того, на какую сторону ты встал, означало нажить врагов.

— Как будто мы обязаны содержать их! — прошипел Симон, — Что тут говорить, все ясно!

— Покажите мне монету, — попросил Иисус.

Какой-то человек услужливо подал ему римский динарий. Иисус взял его, внимательно рассмотрел и вернул фарисею с вопросом:

— Кто изображен на монете?

Фарисей присмотрелся к изображению, отчеканенному на серебряном кружочке.

— Тиберий, римский кесарь, а что?

— Отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу! — сказал Иисус. Симон, стоявший рядом с Марией, покачал головой.

— Платить налоги кесарю! — пробурчал он. — Как он может говорить это?

— Все земные законы преходящи, — добавил Иисус. — С приходом Царствия они утратят всякий смысл. Придавать им большее значение, чем они того заслуживают, — ошибка.

— Наш Закон вечен! — воскликнул один из фарисеев, — Вечен, ибо это часть нашего Божьего Завета.

И тут вперед выбежал юноша, он несся прямо к Иисусу, его плащ вился за плечами.

— Хвала Господу! Хвала Господу! — выкрикивал он.

Он даже подпрыгнул, сделал маленький поворот в воздухе и приземлившись с изяществом танцора, пал к ногам Иисуса.

— Благодарю тебя! Благодарю тебя! Когда ты послал нас к священникам, я не знал… я не понимал…

Говор выдавал в нем самаритянина, а самаритяне считались опасными еретиками.

Иисус взял его руку, заставил подняться и, внимательно присмотревшись, сказал:

— Вижу, ты из тех прокаженных, что приходили ко мне вчера. Но их было десять человек! Где остальные девять? Неужели никто из них не вернулся, чтобы воздать хвалу Господу, кроме иноземца, самаритянина? — Он коснулся головы юноши. — Ступай. Твоя вера исцелила тебя.

Исцеленный человек поклонился и направился через толпу.

— Самаритянин! — сказал кто-то. — Ты коснулся прокаженного и к тому же самаритянина!