— Я… я ощущаю их всех в моей голове, в моем сознании. Они руководят мною. Они насмехаются надо мной. Они накажут меня за то, что я рассказала тебе о них. Но Пазузу… мне кажется, у меня есть обломок его статуи. В том же самом паломничестве, по пути через Самарию мы набрели на тайник, где были погребены старые идолы. Наш рабби разбил все статуи вдребезги, но одна отбитая рука отлетела в сторону, и я поймала ее. Безобразная такая, когтистая лапа, вроде птичьей.
Воцарилось долгое молчание.
— Ох, Мария, — только и смог сказать ее муж. — Нам надо найти эту лапу и уничтожить ее. А потом отвести тебя к тем, кто сможет тебе помочь. — Иоиль помолчал и добавил: — Но главное, мы должны молить о помощи Господа. Он сильнее этих нечистых тварей.
Он крепче прижал жену к себе, и Мария подумала, что, если человеческая любовь, решимость и знания чего-то стоят, у нее есть надежда на избавление. И Господь, всемилостивейший и всемогущий, может снизойти до того, чтобы помочь ей. Теперь, когда она призналась во всем, Господь может коснуться ее и сказать: «Дитя мое, более тебе ничто не угрожает». О, как бы ей этого хотелось!
Все устроится. Обязательно, иначе и быть не может. Как только они покаются перед Богом и отыщут Его мудрого слугу.
Первой мыслью Иоиля было открыться старому Цадоку, но Марию это привело в ужас. Как сможет она признаться в столь постыдной нечестивости человеку, так хорошо знающему всю ее семью? А что, если ее позор падет на родственников, которые ни в чем не повинны? Если весть о случившемся разнесется по всей Магдале?
Однако когда Иоиль предложил обратиться к известному своей святостью и практиковавшему изгнание демонов раввину из большой синагоги в Капернауме, она отклонила и это предложение. Решиться поехать туда, искать этого раввина, открывать душу незнакомому человеку — все это пугало ее, казалось позорным и унизительным.
Но демоны каждый день подвергали Марию невыносимым унижениям, и, хотя до сих пор ей удавалось скрывать свою одержимость, она очень боялась, что ее тайна в любой момент может сделаться всеобщим достоянием. Так и не избавившись от сомнений, Мария все же позволила Иоилю посоветоваться со старым Цадоком. Муж отправился к нему, как только закончился рабочий день, и вернулся очень скоро.
— Цадок придет, чтобы помолиться с нами, — объявил Иоиль с облегчением в голосе. — Он только возьмет с собой молитвенное покрывало, тексты и тфиллин и придет немедленно.
— А что он… что он сказал? — спросила Мария.
— Похоже, эта новость его не потрясла, — ответил Иоиль. — Возможно, что он проявил деликатность и скрыл свои чувства.
«Полезное качество в раввине», — подумала Мария.
Ожидая прихода старца, она изнывала от страха и стыда. Иоиль позаботился о том, чтобы Элишеба благополучно заснула в комнате, находившейся как можно дальше от них.
«Сидите тихо! Тихо!» — мысленно приказала Мария демонам, хотя понимала, что не имеет над ними власти.
И как только Иоиль встретил Цадока у дверей, они дали о себе знать.
— Мария, — произнес Цадок, войдя в комнату и протягивая к ней руки. Лицо его выражало глубокую озабоченность, но отнюдь не осуждение или презрение.
Но ответить на приветствие Мария не смогла: ее уста онемели, а когда она попыталась потянуться к Иоилю или Цадоку, оцепенело и тело. Руки не повиновались. А спустя мгновение с ее губ сорвался поток немыслимых, нечеловеческих возгласов.
Оба мужчины потрясенно отшатнулись. Мария же, беспомощная и прикованная к месту, с ужасом внимала дьявольским звукам, извергавшимся ее устами, а точнее, теми, кто пребывал в ней.
Не теряя времени, Цадок принялся громко читать нараспев священные тексты, стараясь заглушить бесовские вопли, как он делал это тогда у озера. Слова слетали с его губ быстро, словно старец стремился побить ими демонов, будто камнями. Иоиль, не имевший никакой зашиты, побледнел от ужаса.
— Молись со мной! — приказал Цадок, схватив Иоиля за руку. — Произноси «тефиллу»![24]
Но Иоиль, не будучи знатоком ритуала, лишь нерешительно мямлил малознакомые слова и был слабой поддержкой раввину. Мария почти не слышала его.
— «…Господь — твердыня моя и прибежище мое, Избавитель мой, Бог мой — скала моя; на Него я уповаю; щит мой…»[25]
К этому времени Мария упала на колени и опустила голову, стараясь вобрать в себя спасительные звуки древнееврейских текстов, чтобы они смогли справиться с голосами и их обладателями, укоренившимися в ней. Ей даже удалось крепко сжать губы, хотя лицевые мускулы дергались и боролись с ее волей. А потом, неожиданно, женщина почувствовала, как звуки замирают внутри нее, словно перестает клокотать вода в снятой с огня кастрюле. Некоторое время она еще ощущала что-то вроде бульканья, пузыри еще вздувались и лопались, но потом все успокоилось. Мария повалилась ничком на пол, но мужчины подхватили ее, не дав упасть, а потом Иоиль на руках отнес и уложил жену на ковер и бережно отер ей лицо влажной тряпицей.
— Ну как… ушло? — спросил он Цадока.