Тайная история мира

Мы видели, как Иисус Христос посеял в человеке семена внутренней жизни и как эта внутренняя жизнь была расширена и населена Шекспиром и Сервантесом. В XVIII и особенно в XIX веке великие романисты-посвященные создали ощущение, которое в наши дни известно всем образованным людям, — ощущение того, что внутренний мир обладает собственной историей, наполненной смыслом, взлетами и падениями, дилеммами, поворотными пунктами и судьбоносными решениями.

Великие авторы той эпохи, такие как Броите или Диккенс, тоже писали об этом. Они давали понять, что если в эзотерической философии человеческое сознание развивалось в процессе истории, то оно развивается и в жизни каждого отдельного человека.

Ян Коменский вырос в Польше времен Рудольфа II. Он присутствовал на коронации Зимнего короля. Он был знаком с Джоном Валентином Андре в Гейдельберге и затем был приглашен его другом, оккультистом Сэмюэлем Гартлибом, присоединиться к нему в Лондоне и «помочь завершить Работу». С помощью своей реформы образования Ян Коменский ввел в историческое мировоззрение идею о том, что в детстве мы находимся в совершенно ином состоянии ума, чем в зрелом возрасте.

Мы видим влияние Коменского в таких произведениях, как «Джейн Эйр» или «Дэвид Копперфильд», и должны понимать, что тогда это было огромным новшеством.

Настало время познакомиться с этой неуловимой концепцией, которая находится в центре эзотерического взгляда на космос и его историю.

Мы видели, как Элиас, работавший за кулисами истории, способствовал расколу между объективным сознанием Бэкона и субъективным сознанием Шекспира. Мы также видели, как объективный взгляд на мир вводит в фокус законы физики.

Но как насчет субъективного опыта? Как насчет структуры самого опыта?

Со временем появилась такая наука, как психология. Но психология исходит из материалистической предпосылки, что вещество влияет на сознание, а не наоборот. Психология не замечает универсального аспекта человеческого опыта: восприятия смысла.

Мы уже упоминали о том, как розенкрейцеры начали формулировать свои законы в соответствии с принципами восточной эзотерической «философии безымянного», неразрывно связанными с человеческим благополучием. На Востоке существует древняя традиция видеть во всем взаимодействие противоположных сил инь и ян, но на Западе она оставалась неуловимым элементом, проскользнувшим между сферами двух нарождающихся наук — физики и психологии.

Если законы, управляющие этими неуловимыми элементами, трудно осмыслить в абстрактных терминах, то их гораздо проще увидеть в действии. Некоторые великие романисты XIX века писали явно оккультные сочинения. Помимо «Рождественской песни» Диккенса, это «Грозовой перевал» Эмили Бронте, где дух преследует своего любимого человека из могилы. «Покров поднимается» Джорджа Эллиота — плод ее ревностного исследования оккультных наук — так и не был выпущен издателем[6]. И, наконец, как мы вскоре убедимся, романы Достоевского были проникнуты эзотерической философией.

Но наряду с явным оккультизмом в значительно большем количестве литературных произведений проявляется скрытое оккультное влияние. Великие прозрения глубинных законов в жизни отдельных людей — сложных, иррациональных закономерностей, которые не могли бы появиться, если бы наука объясняла все сущее во вселенной, — можно найти в замечательных романах того времени.

Такие романы, как «Джейн Эйр», «Пустой дом», «Моби Дик», «Миддлмарч» и «Война и мир», держат зеркало перед нашей жизнью и указывают на важные проявления смысла и порядка в универсальном опыте, даже когда наука советует не верить тому, что видят наши глаза и чувствуют наши сердца.

В романах мир всегда описывается глазами других людей; таким образом, чтение романа уменьшает наш эгоцентризм. Недостатки героев тоже часто связаны с самовлюбленностью в виде преследования личных интересов и особенно в неспособности к состраданию.

Но, как уже упоминалось, самым большим вкладом романистики в человеческое самосознание является формирование чувства «внутренней истории» — убежденность в том, что внутренняя жизнь человека имеет осмысленную и последовательную форму.

Парадоксальное качество жизни заключается в том, что она не развивается по прямой и предсказуемой линии, что внешность обманчива, а удача переменчива. Здесь представление о смысле жизни встречается с глубинными законами бытия.

Если эти глубинные законы существуют на самом деле, если они так универсальны и могущественны и история действительно подчиняется их действию, разве не удивительно, что мы больше не осознаем их? Разве не странно, что в западном обществе для них даже нет названия?