Тайная история мира

После смерти Достоевского в его библиотеке нашли несколько книг Сведенборга, в том числе описание множества преисподних, которые люди с разными способностями к злодейству предуготовляют для себя. Рассказы Сведенборга о преисподних, которые он посещал, не являются вымыслом. Они выходят за рамки традиционного и наших повседневных представлений о реальном и нереальном. Сначала преисподняя может показаться такой же, как мир, где мы живем, но аномалии постепенно начинают проявляться. Школа литературной критики, которая находится вне эзотерической традиции, упускают внутренний смысл некоторых фраментов романа «Преступление и наказание», словно сошедших со страниц Сведенборга:

«— Я не верю в будущую жизнь, — сказал Раскольников.

Свидригайлов сидел в задумчивости.

— А что, если гам одни пауки или что-нибудь в этом роде, — сказал он вдруг.

«Это помешанный», — подумал Раскольников.

— Нам вот все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится.

— И неужели, неужели вам ничего не представляется утешительнее и справедливее этого! — с болезненным чувством вскрикнул Раскольников.

— Справедливее? А почем знать, может быть, это и есть справедливое, и знаете, я бы так непременно нарочно сделал! — ответил Свидригайлов, неопределенно улыбаясь.

Каким-то холодом охватило вдруг Раскольникова при этом безобразном ответе».

Сходным образом, когда Иван из «Братьев Карамазовых» видит кошмар, где ему является дьявол, ни сам Иван, ни читатель не верят, что это лишь иллюзия. Достоевский внушает читателям, что демоны могут проникать в материальное измерение. Ни один другой писатель так мощно не передает движение подводных течений зла, поднявшихся на поверхность во второй половине XIX века. Его сочинения проникнуты ощущением живого контакта с другими таинственными мирами. В них также присутствует духовный экстремизм, или убежденность в отсутствии среднего пути. Если человек не устремится в высшие духовные сферы, он будет порабощен демонической волей. Те, кто пытается следовать иным путем, не попадают никуда.

Как и Сведенборг, Достоевский прозревал начало новой эпохи, но у него это сочеталось с исконно русским ощущением исторической миссии.

«Каждый день я хожу в рощу, — писал поэт Николай Клюев в письме подруге. — Я сажусь там у маленькой церкви под старой сосной и думаю о тебе. Я целую твои глаза и твое сердце… О материнские просторы, рай духа… Каким черным и ненавистным кажется так называемый цивилизованный мир, и что бы я ни отдал, на какую бы Голгофу ни взошел, лишь бы тень Америки не наползла на этот голубой рассвет, оперенный облаками, и на сказочные домики… Западное христианство принадлежит к тем бесполезным дарам, к которым следует причислить рационализм, материализм, порабощающую технологию и сентиментальный гуманизм, вытеснивший подлинную духовность». Это русский взгляд на вещи.

Православие пошло по иному пути после отделения от римского христианства. Оно хранило и лелеяло эзотерические доктрины, отчасти дохристианского происхождения, которые в Риме были отвергнуты или объявлены еретическими. Мистическое видение Дионисия Ареопагита озаряло путь православного христианства с его акцентом на прямой личный опыт общения с духовными мирами. В VII веке византийский теолог Максим Исповедник призывал к дисциплинированному самосозерцанию, монашеской или скитнической жизни. «Нужно усердно стремиться к озарению, — писал он. — В редких случаях само человеческое тело тоже озаряется изнутри». Об этом феномене сообщали монахи с горы Афон. Отшельник, глубоко погруженный в молитву, внезапно озарял собственным светом келью или пещеру. Такое видение Бога, или хесихастия, могло быть достигнуто с помощью ритмических дыхательных упражнений, неустанных молитв и созерцания икон.