Тайная история Украины-Руси

Кулиш мог бы обратить внимание хотя бы на зловещий псевдоним, который с удовольствием приняла Мария Маркович — Вовчок (то есть «волчишко»), но увлечение не давало ему времени вникать в подтексты. Отдав ей свои деньги и взяв взамен ее белье, он отправляется в Германию, ожидая, что через неделю туда же явится и его возлюбленная — и даже не подозревает, что всю дорогу Марко Вовчок сопровождает Тургенев — модный автор «Записок охотника», ставший ее очередным охотничьим трофеем.

Уже значительно позже, в 1869 году, Кулиш с досадой напишет: «Разбаловали в столице провинциалку и тем сделали из нее «европейскую потаскуху». И даже для слова «вовчок» вспомнит еще одно толкование, понятное только истинным ценителям богатств украинского языка: «Марка Вовчка продумал я… и не ошибся, приложив такой псевдоним: сей «вовчок», тот, что растет диким ростком на плодоносном дереве, точно так же высасывал живые соки из людей, которые держали его на свете».

Впрочем, Марко Вовчок было глубоко плевать на эти упреки — ее отличала удивительная привычка делать свое дело, не обращая внимания на реакцию окружающих: Кулиш — фигура только «всеукраинского» масштаба. А Тургенев — всеевропейского. Его прекрасные международные связи очень кстати — за них стоит побороться. И пусть вчерашний любовник грозит самоубийством. Переживет. Как заметил по этому поводу тот же Тургенев в письме из Виши: «… успокойтесь: Шевченко не повесится, Кулиш не застрелится…» Хотя вскоре даже он, привыкший мириться с ролью третьего в семье Полины Виардо, пишет г-же Маркович с досадой: «Вы не без хитростей, как сами знаете… Вас понять очень тяжело». Герцен же попросту обвинил ее в «фальшивости» и добавил: «Пусть у нее будет хоть десять интриг, мне нет дела».

Кулиш вернулся в Россию, помирился с женой и рванул вместе с ней по Волге на Кавказ в надежде подлечить расшатанные нервы. «Если ею овладеет Тургенев, я буду утешен хотя бы тем, что она живет с человеком, а не с животным», — заметил он.

Тургенев же восторженно пропагандировал теперь Марко Вовчок на Западе и рекомендовал Просперу Мериме, заявляя, что ее творения превосходят «Хижину дяди Тома». (По мне и то и другое стоит друг друга.) Сама же Мария Александровна в это время победоносно пленяла родственника Герцена — Александра Пассека. К ужасу его матери, называвшей Марию Вовчок «волчицей», юноша забросил карьеру и превратился в бледную тень любвеобильной «эмансипантки» при живом муже, развернувшей в Европе бурную личную жизнь «а-ля Екатерина II». Впрочем, вскоре опостылевший супруг был отослан назад в Украину, а Пассек умер от туберкулеза в 1866 году в Ницце. Годом позже за ним отправился в мир иной и «сосланный» законный муж, первым изведавший некогда чары этой загадочной дамы, а теперь своей смертью укрепивший ее репутацию «роковой женщины».

В 1867 году мы застаем Марко Вовчок уже в Петербурге в объятиях Дмитрия Писарева. Ну, этого-то она не возьмет… Как бы не так! Неукротимый критик, властитель дум нигилистов, не прекращавший своих литературных битв с правительством даже во время отсидки в Петропавловской крепости, куда книги ему носили мешками, тает в ручках Марии Маркович, как воск. Человек, сокрушавший Островских и Пушкиных, теперь превращается в полную размазню: «Я весь полностью отдался тебе, я не могу и не хочу забрать себя назад, я не имею и не хочу жизни без тебя, и в то же время я всегда вижу, как висит у меня над головой опасность разрыва наших отношений».

Эта женщина действительно втягивала мужчин, как черная дыра.

В конце июня любовники едут в Ригу, а потом перебираются на дачу. Веселый Писарев отправляется купаться вместе с пятнадцатилетним сыном своей возлюбленной — Богданом и уверенно бросается в балтийские волны. Когда оставшийся на берегу подросток поднимает голову, пловца уже нет на поверхности. Рыбаки находят труп только через час.

В Петербурге эта смерть сразу же вызывает нелицеприятные комментарии в кругах журналистов. «Эта отвратительная игра в кошки-мышки, — пишет сотрудник «Дела» Шеллер-Михайлов, — закончилась тем, что человек утонул в месте, где мель тянется на версту». Какая игра? Неужели у Марко Вовчок по ее обыкновению был еще какой-то «запасной» роман, о котором стало известно Писареву во время совместного путешествия? И неужели он утонул в «состоянии душевного разлада», как утверждал его знакомый Благосветлов? Загадка так и осталась нераскрытой. Известно лишь, что накануне рижского вояжа Писарев выглядел очень счастливым. Видевший его тогда в «Отечественных записках» Скабичевский вспоминал: «Он влетел в редакцию такой веселый… «наверное, — подумал я мимоходом, — он дождался праздника своей любви!»

Конец литературной карьеры Марко Вовчок, как ни странно, положили женщины. Причем такого же поля ягоды, как и она — прогрессивнейшие и эмансипированнейшие — феминистки тех славных дней. В результате слишком ускорившегося прогресса их расплодилось так много, что работы на всех уже не хватало и они вступили в жестокую междоусобную грызню.