Тайная история Владимира Набокова

Другой мир был суровее. Чтобы наскрести денег на поездку в Англию, Набоков был вынужден устраивать русские чтения. Но несмотря на поддержку друзей, найти место преподавателя ему не удалось. Безучастие Набокова к политическим и религиозным воззрениям эмигрантов настраивало против него и антибольшевистские, и православные круги. Его одаренность никто не ставил под сомнение, однако врагов у таланта бывает не меньше, чем друзей, а острый ум не всем собеседникам приходится по нраву.

Хотя путешествия Набокова не решали его финансовых проблем, они не проходили впустую. Он помог подготовить к печати английскую версию «Отчаяния», посетил Кембридж и встретился со своим старым тьютором. Чтения прошли успешнее, чем он ожидал, и он даже смог кое-что заработать.

Впрочем, и тут не обошлось без приключений. У Набокова возникли трудности с паспортом. Он не имел ни советского, ни немецкого подданства и формально был лицом без гражданства. Единственным документом, подтверждающим статус бывшего гражданина России, эмигранту служил лишь непрезентабельный нансеновский паспорт беженцев. Эти зеленые корочки выдавались русским переселенцам, а также сотням тысяч армян, потерявших родину после турецкой резни 1915 года. Нансеновские паспорта полагалось ежегодно менять, они не давали права на работу, а только на временное проживание, но без них беженцев могли выслать из страны.

И вот Набоков оказался в Париже с просроченным нансеновским паспортом. Для получения нового документа могло понадобиться его присутствие в Берлине, но он ни в коем случае не хотел возвращаться в Германию. Французский чиновник, потерявший заявление Набокова на новый паспорт, издевательски посоветовал выкинуть старый в окно: «Далась вам эта бумажонка!» Набоков с его умением восстанавливать справедливость кулаками с трудом сдерживался: он, человек без гражданства, не просто потерял родину – он зависел теперь от прихоти каждого мелкого начальника.

2

Набоков не осторожничал в отношениях с Ириной, и эмигрантская община Парижа прекрасно знала о его похождениях. В апреле Вера в подтверждение подозрений, от которых ее муж пытался отмахнуться, получила анонимное письмо, на четырех страницах описывавшее роман Гваданини с Набоковым. От понимания, что Владимир лгал ей неделя за неделей, берлинская жизнь легче не становилась. Но главным для Веры было выбраться с Дмитрием из Германии.

В разгар приготовлений к отъезду Веру навестил Иван Шаховской, зять Николая Набокова. От него не ускользнуло чемоданное настроение Набоковых, и он поинтересовался, планируют ли те покинуть страну. Когда Вера в числе причин, побуждающих ее к переезду, упомянула об опасностях, которые грозят евреям, православный священник Шаховской, как она потом вспоминала, предположил, что, возможно, им следует остаться и пострадать.

Подобные призывы претерпеть муки могли бы найти отклик в кругу общения Владимира, но Вера, в свое время отдавшая дань увлечению политическим террором, отнюдь не горела желанием становиться мученицей истории и не собиралась безропотно отдавать сына в руки капризной и жестокой судьбы. Нарастающая в Берлине волна насилия и неверность мужа подстегнули Веру к действию. Она написала Набокову, что немедленно едет в Париж. Чтобы не обременять Илью Фондаминского, они с Дмитрием остановятся у ее сестры Сони.

Вряд ли Вера рассчитывала, что они с сестрой заживут в Париже душа в душу. Соня провела во Франции уже несколько лет и ориентировалась в столице лучше любого из Набоковых, но ни Вера, ни Владимир не питали к ней особой любви. Соня была чересчур высокого о себе мнения и не уступала Вере в упрямстве.

В то нелегкое время казалось, что все три сестры Слоним ошиблись в выборе мужчин. Набоков не имел ни работы, ни перспектив и находился в другой стране с другой женщиной. Русский князь, за которого вышла Лена, еще до женитьбы попал в скандальную историю с фальшивыми чеками. Вскоре Лена от него ушла. Сонин брак, заключенный с австрийским евреем Максом Берльштайном в 1932 году, распался всего через восемь месяцев после свадьбы и вот-вот должен был закончиться разводом. А пока Соня жила в гостинице и, как видно, на одиночество не жаловалась. За исключением того факта, что Соня не отреклась от своих еврейских корней (Лена, к огромному огорчению Веры, обратилась в католичество), трудно вообразить хотя бы одну сторону ее жизни, которую Вера одобряла бы. Так что планы остановиться у Сони свидетельствуют скорее о том, что у Веры не было выбора.

Набокову решительно не понравилось, что его жена и любовница окажутся в одном городе. Они с Верой продолжили обсуждать в письмах, где лучше встретиться в ближайшее время и в каких краях искать долгосрочное пристанище, причем тон посланий становился все более натянутым. Вера снова спросила об Ирине, поинтересовавшись, почему в ежедневных парижских репортажах Владимир обходит ее своим ядовитым сарказмом.