Тайная история Владимира Набокова

В середине августа, когда игры завершились, закончились и попытки очеловечить имидж рейха. В течение лета SS-Totenkopfverbände – подразделение СС «Мертвая голова» – без лишнего шума прибрало к рукам управление и охрану концентрационных лагерей. К ноябрю в США и Европе снова заговорили о том, что на северо-западе Германии строят исправительно-трудовые объекты. Шесть тысяч арестантов отправили осушать сотню квадратных километров болот, «убийственных для всего живого». Нацисты утверждали, будто на топях работают не политические заключенные, а обычные преступники; журналисты парировали, что в свете недавно принятых законов отличить одних от других невозможно. Как и на российском Беломорканале, заключенные боролись с трясиной средневековыми методами, лопатами прокапывая дренажные канавы и рвы. Возмущавшимся объясняли, что такую же работу проделывают в лагерях по всей Германии.

Лагерников содержали в примитивных бараках без решеток на окнах. Говорили, будто паек у них сытнее, чем в других тюрьмах, и заключенные, с которыми беседовали журналисты (предположительно, в присутствии охраны), отвечали, что в трудовом лагере им лучше, чем было бы в обычной тюрьме. Кроме того, репортеров уверяли, что побеги случаются редко, поскольку от голландской границы узников отделяет гиблая трясина. Заграждения из колючей проволоки, усиленные «сторожевыми башнями с прожекторами и пулеметами», несомненно, тоже удерживали потенциальных беглецов. Журналисту The New York Times объекты отчетливо напомнили лагеря Первой мировой.

К 1936 году на счету Германии было уже три десятилетия лагерной истории – от ужасающих каторжных поселений в Юго-Западной Африке до бараков, где во время войны содержали интернированных, не говоря уже о более поздних экспериментах в Дахау и Ораниенбурге. Тем не менее Германии еще предстояло сказать новое слово в индустрии зверства.

7

Если репортажи начала 30-х годов из нацистской Германии медленно, но верно нагнетали тревогу, то общую тональность новостей из СССР определить было труднее. Страшные гулаговские истории продолжали просачиваться в газеты, но наряду с ними популярная пресса пестрела сообщениями о русском экономическом чуде и восхищенными отзывами о том, как уверенно Советы шагают в светлое будущее.

Набоков не верил в новое общество, возводимое на руинах Российской империи, и в своих книгах откровенно издевался над пафосом советского замаха на прогресс. В «Защите Лужина» социологию ленинградским школьникам преподает комиссар, а в «Отчаянии» Герману грезится новый мир, в котором «рабочего, павшего у станка, заменит тотчас его совершенный двойник».

Но другие его сарказма не разделяли. На исходе двадцатых, после краха фондовой биржи и начала Великой депрессии, вера в капитализм сильно пошатнулась – многие американцы надеялись, что альтернативой ему может стать коммунизм. (Так, группа американских писателей, включавшая романиста Джона Дос Пассоса и Эдмунда Уилсона, речь о котором пойдет ниже, подписала в 1932 году письмо в поддержку Коммунистической партии США.) На Западе заговорили о новых промышленных центрах, растущих по всей территории России: шахтах в заполярной Воркуте, нефтяных вышках на Новой Земле и золотых приисках в Магадане и на Колыме. Это Набоков не дал себя заманить в СССР – зато на восток рвались полчища американских интеллектуалов, студентов и журналистов, желавших своими глазами увидеть советское экономическое чудо.

Летом 1935 года американский литературный критик Эдмунд Уилсон получил от Фонда Гуггенхайма грант на поездку в Россию. В этой стране он мечтал получить ответы, которые тщетно искал, наблюдая тернистый путь американского капитализма. Об Уолтере Дюранти говорили, что тот охотно принимает западных гостей в своих московских апартаментах, и, с боем добыв себе визу (пришлось даже обращаться за помощью к Горькому), Уилсон навестил журналиста, а потом, когда тот уехал в отпуск, поселился в его квартире.

Иностранцы, приезжавшие в Москву с более скромными целями, зачастую испытывали глубокое разочарование. Скажем, Э. Э. Каммингс, ощутив на себе государственное давление и контроль, перестал симпатизировать Стране Советов. Однако Уилсон, подобно Дюранти, хотя и видел вблизи жизнь советских людей с ее тяготами и страхами, все же оказался не готов кардинально изменить свое мнение о большевиках. В его понимании недостатки американского капитализма перевешивали издержки социализма, и Уилсон по-прежнему восхищался советским обществом.

Принимали Уилсона хорошо, он посещал театры и банкеты. В Ленинграде – бывшем Санкт-Петербурге, – направляясь к Исаакиевскому собору и Петропавловской крепости, он прошел, сам о том не ведая, мимо родного дома Владимира Набокова.