Набоков прекрасно понимал, какую бурю поднимет его роман и какую дилемму поставит перед читателем. Если мы хоть немного сочувствуем Гумберту, мы монстры. Если мы читаем книгу как перечень извращений, мы вуайеристы. С комическими моментами, которыми щедро пересыпана книга, соседствуют серьезные сцены, где Лолита предстает такой, какая она есть на самом деле, – когда она с удовольствием примеряет новые вещи или когда говорит подруге: самое страшное в смерти – то, что человек умирает совсем один.
В «Пнине» читатель довольно быстро понимает, что драма Тимофея Павловича наброшена поверх недавнего прошлого. Даже забавное недоразумение, когда профессора принимают за анархиста и отправляют на остров Эллис, – отголосок войны, хотя о ней напрямую и не говорится. Воспоминания о Мире Белочкиной вытеснены на край сознания: Пнин не представляет, как сохранить рассудок, если не отгородиться от прошлого и страданий тех, кто в нем остался. Пламя исторической трагедии – русской революции и Холокоста – лишь изредка посверкивает сквозь ткань повествования смутными огоньками.
В «Лолите» тоже присутствует история, причем весьма недавняя и понимаемая в тех моральных категориях, которые Набокову привил отец. Но эта история, эта нравственная ось «Лолиты», осталась незамеченной.
Американские издатели боялись «Лолиты». В год переезда Набокова в Корнель запрет на «Гекату» Эдмунда Уилсона, действовавший на территории Нью-Йорка, поддержал Верховный суд США. Зачем печатать книгу, которую потом конфискуют и уничтожат? Кому нужны убытки?
Набоков пришел к выводу, что опубликовать «Лолиту» под псевдонимом ему не удастся. Если это не порнография, рассуждал один издатель, то зачем прятаться? Ведь скрытность автора будет лишним аргументом в пользу запрета книги. Набоков уже впадал в отчаяние, когда новая жена Эдмунда Уилсона Елена высказала мысль, что «Лолита» найдет издателя, если Владимир поищет его в Европе, где нет цензуры и Верховного суда США.
Миссис Уилсон как в воду глядела. Когда в апреле французский агент Набокова встретился с Морисом Жиродиа из
Боясь потерять работу в университете, Набоков рассказал Моррису Бишопу о содержании книги, только когда переговоры с «Олимпией» уже шли полным ходом. Бишоп был в ужасе – он даже не смог дочитать роман до конца. Ему уже мерещились катастрофические сценарии: разгневанные родители сходят с ума от беспокойства за дочерей; фонды отзывают финансирование; университет лишается одного из лучших своих преподавателей под градом обвинений в распущенности нравов.
Набоков еще не знал, что Жиродиа только что запустил серию книг, включавшую такие творения, как «Белые ляжки», «Изнасилование» и «Ангелы с плетками». Однако даже в этом счастливом неведении Владимир с бесконечной тревогой ожидал появления «Лолиты» во Франции, и в его письмах тем летом явственно ощущалось напряжение. Когда Жиродиа планировал рекламную кампанию, Набоков добивался, чтобы тот не упоминал о Корнеле и не афишировал, что автор преподает в университете. Владимир все еще надеялся сохранить инкогнито, но в конечном итоге ему пришлось назваться. Он подчеркивал, что рассматривает «Лолиту» как творческий эксперимент. «Скандальный успех, – писал он Жиродиа, – меня бы огорчил».
Со временем Набоков, разумеется, узнал, в какую компанию определило «Лолиту»
Когда осенью 1955 года «Лолита» наконец вышла во Франции, ее появление не вызвало фурора – Набоков даже какое-то время сомневался, действительно ли ее издали. Вдобавок планы напечатать выдержки из романа в