«Зачем ты приняла постриг?» — настойчиво вопрошал ее коварный голос, а память подкидывала образы счастливого детства в надежных и крепких отцовских руках. Потом она вспоминала о тех чудовищных днях, когда его приговорили к изгнанию, — для нее это было время боли и страха, ибо она боялась, что больше его не увидит. Возможно, дело было в том, что мать оставалась совсем одна, но Антония не собиралась уезжать из города даже после того, как Пьетро и Якопо, которым едва исполнилось по четырнадцать лет, были вынуждены покинуть Флоренцию по приказу коммуны и отправиться в изгнание вслед за отцом. Ее мать отчаянно противилась постригу, она мечтала о том, что Антония выйдет замуж за достойного человека и познает счастье, которого лишили саму Джемму. Но молодые флорентийцы презирали дочь изгнанника. Никто не отваживался просить ее руки, а бедственное положение, в котором оказалась семья Алигьери, вызывало опасения даже у самых бесстрашных поклонников. Правда, были и такие, которые пытались добиться от нее взаимности, однако жениться никто не собирался. Наивные юноши из хороших семей надеялись, что она станет доступной добычей, потому что терять ей было нечего. Но она не могла пойти на такое унижение, ведь она была дочерью Данте.
«Все дело в твоей глупой гордости, — злобно нашептывал ей внутренний голос. В твоем высокомерии… У тебя нет призвания к жизни в монастыре, ты выбрала себе эту нелегкую судьбу только из-за того, что не можешь простить обиды». Когда хотела, Антония умела быть неумолимой и безжалостной к себе и к другим. Ей оставался выбор между монастырем и одиночеством старой девы. «Тебе бы следовало согласиться на брак с человеком, которого выбрал твой дядя, а потом молиться о его скорой смерти; овдовев, ты могла бы вести свободную и достойную жизнь».
Сестре Беатриче только и оставалось, что вести внутренний диалог с этим голосом, но она не боялась его. Как можно говорить о крепкой вере, когда какие-то стихи вызывают у нее столько сомнений? Но ведь критиковать всех подряд и даже саму себя она привыкла с раннего детства, она всегда подвергала сомнению каждое слово в отчаянной попытке понять самую суть вещей. Со временем она научилась сосуществовать с неумолимым судьей, что жил у нее внутри. Недаром она была дочерью Данте.
Теперь, когда отца не стало, она вновь услышала голос своего второго «я», и он посеял в ней сомнения о правильности избранного пути… «А может, я сделала это только для того, чтобы бежать из Флоренции и последовать за отцом?» Но теперь голос был едва слышен, она уже научилась не обращать на него внимания и не принимала больше всерьез его упреки. «А что же Джованни? О нем ты забыла? Симпатичный юноша, не так ли? А если бы вы были вместе? Вы едва знакомы, но ты только о нем и думаешь… Жаль, что твоя одежда не может уберечь тебя от мыслей».
Затем ее размышления вновь обратились к орлу и сундуку. Держа в руке горящую свечу, Антония вернулась в отцовский кабинет и поставила подсвечник в стенную нишу прямо над сундуком, потом достала рукопись и стала перечитывать двадцатую песнь
И именно поэтому в двадцатой песни, где говорится о Божественной справедливости, поэт делится своими сомнениями с читателем, а затем сам же дает ответ на поставленный вопрос, присутствуя при чудесном спасении двух язычников, освещенных Божественным милосердием. Орел обращает внимание Данте на тех, чьи души светятся вокруг его зрачка. Сам зрачок — это душа царя Давида, а вокруг нее ярко горят пять самых праведных духов, среди которых поэт видит Рифея и Траяна. Оба они — язычники, но почему-то находятся в раю и сверкают ярче остальных. Так вот почему Джованни обратился к орлу на крышке сундука! Как там он сказал? «Надо нажать на зрачок орла и более яркие камни, образующие его ресницы, а затем слегка нажать». Возможно, в сундуке спрятаны последние песни поэмы!
Сестра Беатриче последовательно повторила все рекомендации и услышала щелчок, после чего ей оставалось лишь протянуть руку и вытащить из сундука несколько листов бумаги. Затем она внимательно ощупала потайной ящик и убедилась, что больше там ничего нет.