Тайная лавка ядов

Она нахмурилась, словно вспомнила что-то давно погребенное в памяти.

– Я не собиралась готовить яды. Я не явилась из утробы на свет прирожденной убийцей. Со мной кое-что случилось, очень давно. Видишь ли, когда-то я была влюблена. Его звали Фредерик. – Она внезапно замолчала вопреки себе, и я подумала, что она может оборвать рассказ. Но она прочистила горло и продолжала: – Я ждала предложения руки и сердца. Он мне это обещал. Увы, он был фантастическим актером и лжецом, и я вскоре узнала, что была не единственным предметом его привязанности.

Я ахнула и прижала пальцы к губам.

– Как вы узнали? – спросила я, чувствуя, что меня допустили до скандала и тайны, обычно приберегаемых для девушек куда старше меня.

– Это грустная история, Элайза, – сказала она, толкнув мою ногу своей. – И слушать меня ты должна очень внимательно. После того как мы утром вместе приготовим порошок из жуков, я больше не хочу видеть тебя у себя в лавке. Это моя работа, моя скорбь, мне ее разливать по бутылкам и раздавать.

Я была разочарована и захвачена, так что просто кивнула, чтобы она продолжала.

И она начала рассказ, и, хотя каждое слово поднималось к поверхности с болью, как волдырь, я чувствовала, что эти слова для нее – род освобождения. Пусть мне было всего двенадцать, но мы сидели вместе среди сена, и мне казалось, что Нелла считает меня другом.

– Моя мать умерла, когда я была совсем юной, – пояснила она. – Это было два десятилетия назад, хотя скорбь так и ноет, как синяк. Ты о ком-нибудь горевала?

Я покачала головой. Я не знала никого, кто бы умер, кроме мистера Эмвелла.

Нелла сделала глубокий вдох, чтобы собраться.

– Это чудовищное, изматывающее одиночество. Однажды, в самый разгар моего горя, в лавку – где тогда еще не торговали ядами – зашел молодой человек по имени Фредерик, умолявший дать что-нибудь для его сестры, Риссы, чтобы пришли крови, потому что спазмы у нее в животе были нестерпимые и уже полгода не наступал месячный цикл.

Я нахмурилась. Я не вполне понимала, что такое «месячный цикл», но независимо от того, какую роль Рисса играла в истории, я могла понять и пожалеть ее из-за боли в животе.

– Он был первым мужчиной, который вошел в мою лавку, – продолжала Нелла, – но он был в отчаянии! И раз у Риссы не было ни сестры, ни матери, чтобы послать их ко мне, как я могла ему отказать? Так что я дала ему настойку материнской травы, месячногонного.

– Материнская трава, – повторила я. – Это для матерей?

Нелла улыбнулась и объяснила, что больше ста лет назад Калпепер – великий целитель – считал, что она приносит радость молодым матерям и избавляет от меланхолии, часто встречавшейся тогда после родов.

– Но, видишь ли, – продолжала Нелла, – материнская трава также успокаивает утробу и побуждает ее сбрасывать то, что внутри. Из-за этого ее свойства назначать ее следует очень осторожно и только тем, кто точно знает, что не носит ребенка.

Она вытащила из копны сена стебелек и стала накручивать его на палец, как кольцо.

– На следующей неделе Фредерик вернулся, сияющий и любезный, поблагодарить меня за то, что вернула его сестре обычную здоровую жизнь. Я обнаружила, что меня очень тянет к нему по причинам, которых тогда не понимала. Я тогда считала, что это любовь, но теперь думаю, не было ли это просто пустотой горя, искавшей, что впустить, чтобы избавиться от чувства опустошения.

Она выдохнула.

– Фредерика, казалось, тоже тянуло ко мне, и через несколько недель он пообещал мне свою руку. С каждым днем, с каждым его обещанием что-то в моем сердце возвращалось к жизни. Он обещал мне дом, полный детишек, и нарядную лавку с розовыми стеклами в окнах в память о моей матери. Представь себе, что я чувствовала… Могла ли я назвать это чем-то, кроме любви? – Она опустила взгляд на свою руку, на обернутый вокруг пальца идеальным колечком стебелек. Тут же сбросила его, и он упал ей на колени.

– Вскоре я забеременела. Можно было бы подумать, что я знала, как этого избежать, но вышло иначе. Несмотря на свое горе, от новой жизни внутри меня я исполнилась надежды. Не все в мире испустило последний вздох, как моя мать. И когда я в то зимнее утро сказала Фредерику о нашем ребенке, он, казалось, был вне себя от радости. Он сказал, что мы должны пожениться через неделю, после Дня святого Мартина, пока никто не заметил, что я ношу ребенка. Ты, может быть, быть еще молода, Элайза, но знаешь довольно, чтобы понимать, что на детей, рожденных вне брака, солнце светит не так ярко.

Во мне забурлила тревога. Нелла ни разу не упоминала о ребенке, взрослом или еще каком; где сейчас был тот ребенок?