Тайная лавка ядов

Я осмотрела капельницу, прикрепленную к его руке, марлю, удерживавшую на месте иголки.

– Ты что, не видел предупреждение на этикетке сбоку на флаконе? С чего ты вообще его выпил?

Джеймс протяжно выдохнул.

– Не видел. Наверное, впредь буду знать. – Потом он повернулся к полицейским: – Кэролайн не имеет к этому отношения. Все вышло случайно.

У меня подкосились ноги. Теперь-то они не смогут меня арестовать. Один из полицейских поднял бровь, и на лице его отразилась скука, точно его расплавленный свинец только что остыл.

– С этим все, – спросил Джеймс, – или мне надо подписать заявление?

Вид у него был усталый и расстроенный.

Старший полицейский сунул руку в карман и вынул визитку. Он устроил целое представление, постучав карточкой о стол у входа, а потом направился к двери.

– Если что-то изменится, мистер Парсуэлл, или если захотите о чем-то поговорить с нами наедине, позвоните по номеру на карточке.

– Ладно, – ответил Джеймс, закатывая глаза.

Потом, даже не бросив на меня виноватого взгляда, полицейские вышли из комнаты.

Мучения предшествующего часа закончились, и я с благодарностью опустилась на край кровати Джеймса.

– Спасибо, – пробормотала я. – Ты вовремя. Если бы подождал еще, я могла бы тебе звонить из тюремной камеры.

Я посмотрела на мониторы рядом с ним, на мигающий экран с ломаными линиями и цифрами, которых не понимала. Но его пульс казался ровным, и никакие тревожные лампочки тоже не мигали. Я сомневалась, признаваться ли в этом, но оставила гордость и все-таки сказала:

– Я думала, что могу тебя потерять. В смысле, по-настоящему потерять.

Губы Джеймса изогнулись в слабой улыбке.

– Мы не созданы быть врозь, Кэролайн.

Он сжал мою руку с выжидающим лицом.

Повисло долгое молчание, мы оба затаили дыхание, глядя друг другу в глаза. Казалось, все наше будущее зависит от моего ответа – от моего согласия с его заявлением.

– Мне нужно на воздух, – наконец сказала я, отводя глаза. – Скоро вернусь.

Потом, бережно выпустив его руку, я шагнула прочь и вышла из комнаты.

Выйдя из палаты Джеймса, я решилась пойти по коридору в пустой приемный покой, где устроилась в дальнем углу на диване. На столе рядом с огромной коробкой бумажных салфеток стояла ваза со свежими цветами. Салфетки вот-вот должны были мне понадобиться: глаза как иголками кололи слезы.

Я откинулась на подушку и тихонько всхлипнула, прижав к глазам салфетку, чтобы она впитал не только слезы, но и все, что выливалось из меня: облегчение от того, что Джеймсу стало легче, вместе с непрекращающимся ощущением предательства из-за его неверности, несправедливость расспросов полицейских, сознание того, что я не сказала им всей… правды.

Правда.

Я не была так уж невинна.

Неужели я только вчера пробралась вглубь Малого переулка? Казалось, это было в прошлой жизни. Как Джеймс умудрился месяцами скрывать свою неверность? Я всего несколько часов скрывала свою тайну от Джеймса, Гейнор и двоих полицейских, но это оказалось почти физически невыносимо.

Зачем мы страдаем, чтобы сохранить тайны? Просто чтобы защитить себя или чтобы защитить других? Женщины-аптекаря давно не было на свете, она умерла больше двухсот лет назад. У меня не было никаких причин ее оберегать.

Они стояли рядышком, как двое провинившихся детей в комнате для игр: тайна Джеймса и моя.

Пока платок пропитывался слезами, я поняла, что мое горе куда глубже и в нем больше оттенков, чем на поверхности. Дело было не только в бремени аптекаря, не только в неверности Джеймса. Во все это вплеталась едва различимая тайна, которую мы с Джеймсом скрывали друг от друга годами: мы были счастливы, но не реализованы.

Теперь я понимала, что это может сочетаться в одном человеке. Я была счастлива, что у меня стабильная работа на мою семью, но я не реализовывала себя в ней, и меня тяготило то, к чему я не стремилась. Счастлива, что мы хотели когда-нибудь завести детей, но не реализована ни в чем, кроме семейной жизни. Как так получилось, что я только сейчас выяснила, что счастье и самореализация – это совершенно разные вещи?

Я почувствовала, как кто-то мягко взял меня за плечо. Вздрогнув, я опустила промокший платок и подняла глаза. Гейнор. Я почти забыла, что мы оставили ее одну в комнатке для допросов. Взяв себя в руки, я смогла слабо улыбнуться и сделала несколько глубоких вдохов.

Она протянула мне коричневый бумажный пакет.

– Вам надо поесть, – прошептала она, садясь рядом. – Хоть печенье погрызите. Оно вкусное.

Я заглянула в пакет и обнаружила аккуратно завернутый сэндвич с индейкой, коробочку с салатом «Цезарь» и печенье с кусочками шоколада размером с обеденную тарелку.

Я благодарно кивнула, к глазам опять подступили слезы. В море чужих лиц Гейнор оказалась мне настоящим другом.

Когда я закончила, в пакете не осталось ни крошки. Я выпила полбутылки воды и высморкалась в свежий бумажный платок, пытаясь прийти в себя. Не так и не здесь я предполагала рассказать Гейнор обо всем, но делать было нечего.