Тайная лавка ядов

– Медики нашли мои заметки и вызвали полицию. Не могли бы вы подтвердить перед этими полицейскими, что работаете в библиотеке и что я дважды была у вас по поводу аптекаря? Что это не какая-то ложь, которую я сочинила прямо сейчас?

На мгновение мне стало легче от того, как Гейнор отреагировала на эти слова. Я наблюдала, как она медленно осознает получившееся совпадение, весь его ужас. Лампа дневного света над нами продолжала мерцать, пока мы все ждали ответа Гейнор. Возможно, она придет мне на помощь, не спрашивая ничего о заметках – вообще не читая записи в блокноте. Тогда мне не придется объяснять ей, о чем я умолчала.

Гейнор набрала воздуху, чтобы заговорить, но прежде, чем она что-то сказала, полицейский, сидевший напротив, взял блокнот и – к моему ужасу – развернул его к ней лицом.

Мне хотелось перепрыгнуть через стол, отшвырнуть блокнот и задушить полицейского. Он понимал, что Гейнор почти вступилась за меня. Он это видел, как и я, и приберег свою уловку напоследок.

Делать было нечего, только принять неизбежное. Я внимательно смотрела, как взгляд Гейнор скользил по странице. Вот и все: правда наконец вышла на свет. Названия непонятных ядов, переписанные из журнала аптекаря; нацарапанные на полях случайные даты и имена, которыми мы с Гейнор не занимались в библиотеке, и, конечно, самая обличающая фраза: «Количество неядовитого вещества, необходимое, чтобы убить».

Я понимала, что это начало конца нашей дружбы. Гейнор станет отрицать, что помогала мне в такого рода исследованиях, – любой здравомыслящий человек стал бы. Ее замешательство только усилит сомнения полицейских в моей истории, и это меня погубит. Я сидела без движения, ожидая, что скоро вокруг моих запястий защелкнется холодный твердый металл.

Гейнор сделала глубокий судорожный вдох и посмотрела на меня, словно хотела что-то сказать одними глазами. Но в моих собственных глазах стояли слезы, и я так сожалела о произошедшем, что почти хотела, чтобы меня увели в наручниках. Я хотела выйти из этой чертовой комнаты, уйти от разочарованных лиц полицейских и моей новой подруги.

Гейнор потянулась к своей сумочке.

– Да, я могу подтвердить все эти исследования. – Она вытащила кошелек и вынула из него карточку. Протянув ее полицейским, она сказала: – Вот мое рабочее удостоверение. Я могу подтвердить, что Кэролайн дважды за последние дни была в библиотеке, проводя исследование по поводу женщины-аптекаря, и могу запросить записи камер наблюдения, если это потребуется для вашего расследования.

Я едва верила своим ушам. Гейнор за меня вступилась, даже после того, как явно поняла, что я ей чего-то недорассказала. Я смотрела на нее, открыв рот, всем телом обмякнув на стуле. Но я пока не могла ей ничего объяснить, даже сказать спасибо не могла. Это само по себе было бы подозрительно.

Полицейский, сидевший за столом, провел большим пальцем по карточке Гейнор, словно проверяя срок действия и подлинность. Вполне удовлетворившись, он бросил карточку на стол, и она скользнула на несколько дюймов. Что-то зажужжало у него в кармане, и он вынул телефон.

– Да? – коротко сказал он в трубку. Я услышала на другом конце неясный женский голос, и лицо полицейского посуровело. Он отключился, и я приготовилась к худшему. – Мистер Парсуэлл хочет вас видеть, – сказал он, вставая со стула. – Мы вас к нему проводим.

– Т-так с ним все хорошо? – запинаясь, спросила я.

Гейнор снова потянулась ко мне и легко сжала мою руку.

– Пока я бы так не сказал, – ответил полицейский, – но он наконец-то полностью пришел в себя.

Гейнор осталась в комнате, а меня полицейские вывели в коридор, один из них придерживал меня за поясницу. Я сжалась и сказала:

– Спасибо, я сама найду палату Джеймса.

Он усмехнулся:

– Не надейтесь. Мы еще не закончили.

Я помолчала. Тревоги из-за возможного ареста это не убавило. Что медсестра сказала полицейскому по телефону? Что бы это ни было, они посчитали необходимым меня сопровождать.

Пока мы шли по больничному коридору, в тишине, если не считать тяжелого топанья ботинок полицейских, на сердце у меня было тяжело. Палата Джеймса была впереди, и я со страхом ждала, что он хотел мне сказать, – а по бокам от меня шли полицейские.

29. Элайза. 11 февраля 1791 года

Вскоре после того, как мы выбежали из переулка, ноги у меня начали гореть: левую я натерла, и с каждым шагом распухшая кожа терлась о мой поношенный башмак. Я хватала ртом воздух, бок, словно острая сосулька, пронзила боль, из-за которой я схватилась за ребра. Все мое тело умоляло: остановись, остановись.

Констебли были от нас шагах в двадцати, возможно, меньше. Как они нас нашли? Они что, шли за мной от дома леди Кларенс, хотя я и выбрала петляющий сложный путь? Их было только двое; третий, должно быть, остался возле лавки или просто не поспевал за нами. Они гнались за нами, как пара волков, будто мы были кроликами – их ужином.

И где сейчас волчий аконит?