Тайная любовь княгини

Даже дворцы они срубили рядышком. Не стали братья отгораживаться плетнями, и двор их выглядел единым. И челядь, шумно следуя за ними повсюду, уже не разделяла, где чей князь. Едиными у них были не только дворовые люди, недобрые люди злословили, что их жены также не ведают разницы между братьями.

В Думу Андрей Михайлович Шуйский более не являлся. Бестолково шатался по двору, зевал, поглядывая на толстозадых баб, а когда уже совсем становилось тошно, выходил на улицу и пугал своим строгим видом прохожих. Московиты, зная задиристый характер боярина, спешили кланяться ему до земли, и ежели поклон, по мнению Андрея, был не таким глубоким, как следовало бы, то он посохом в шею дожимал охальника до должного почтения.

Однако без Думы Андрей Михайлович скучал и, возможно, с радостью принял бы посыльных от Елены Васильевны, но та наложила на него опалу и повелела всем боярам обходить его двор стороной, а коли выпадет нужда пройти мимо, то пристало трижды плюнуть в сторону его ворот.

Единственное, что оставалось князю Андрею Шуйскому, так это дожидаться приезда младшего брата, который уже с месяц как воеводствовал в Переславле.

Отписал Андрей брату печальное письмо, в котором высказывал обиду на великую княгиню, жалился, что суздальских отпрысков равняют с простыми служивыми, а ежели и дальше в том потакать, то через год государыня заставит лобызать ей голенища. Все письмо было пронизано безутешной обидой и горем, и Андрей не сомневался, что брат снизойдет к его мольбам и, оставив наместничество, незамедлительно явится к московскому двору.

Так оно и случилось.

За скороходами, известившими о незамедлительном приезде Ивана Михайловича, сначала появились многие телеги, груженные скарбом, а уже затем, горделиво оседлав низеньких лошадок, двигалась челядь.

Иван Михайлович Шуйский приехал в закрытой каптане. Она застыла посредине двора, утонув в жирной грязи.

– По добру ли ехал, батюшка? – отворил дверцу дворецкий, смело прочавкав огромными сапожищами по зловонной жиже.

– Вот дурни, нашли куда каптану поставить! – обругался вместо приветствия боярин. – А ну волоките на сухое, подошвы не желаю пачкать.

– А ты, батюшка, на меня полезай, – развернулся дворецкий, подставляя Шуйскому спину, – за шею держись покрепче. Иван Михайлович, я тебя из любой грязи выволоку, в какую бы ни попал, – твердо обещал холоп.

– Что ты, господь бог? – усмехнулся боярин и крепко уцепился за плечи слуги. – Да не шатайся ты, дурень, чай не мешок с прошлогодним овсом тащишь, а своего хозяина.

– Да уж стараюсь, батюшка, – тужился детина. Грязь была густа и вязка, поклажа тяжела, и он, едва справляясь, продвигался пядь за пядью. – Давеча дождь три дня лил, вот и размочило двор, – негромко оправдывался дворецкий. – А потом еще со скотного двора свиньи понабежали, весь двор изрыли.

– Драть бы вас за недосмотр. Сколько раз вам было сказано, чтобы землицей все рытвины засыпали. Вот доберусь я до вас! – Иван Шуйский с облегчением ступил на твердую почву. – Где Андрей, брат мой?

– В избе тебя дожидается, господин, – радостно сообщил дворецкий, понимая, что на сей раз сумел избежать заслуженной порки. – Повелел вестовым тебя встречать, да они в корчму зашли по дороге и упились насмерть. Только час назад их приволокли, будет им теперь от князя Андрея.

У красного крыльца стряпчие встретили Ивана с поклоном. Князь, заметив бритые головы челяди, сразу осерчал:

– С каких это пор слуги мои волосья бреют? А может, вы себя боярами возомнили?

– Помилуй, батюшка, вышло так. Уж больно нынче жарко.

– На то вы и холопы, чтобы терпеть, – строго наказывал князь.

Брить головы всегда было исключительным правом ближних вельмож. Бояре свято чтили древнюю традицию и ревностно следили за ее соблюдением. Боярская Дума в первую очередь была неким орденом, где, кроме длинной бороды, ценилась еще и сверкающая макушка.

– Повяжите бесталанные головы кушаками, – сердито распорядился Иван Шуйский, – и не снимайте их до тех пор, пока волосья на затылке не отрастут. Ежели надумаете снять раньше срока… запорю, как злодеев! – пообещал боярин и, сунув пальцы за пояс, потопал по лестнице.

– Здравствуй, брат, – произнес Андрей, когда Иван переступил порог.

Братья Шуйские были настолько сильно привязаны друг к другу, что порой, даже расставшись на один день, так радовались встрече, будто не виделись вечность. Тем более странным выглядело это сдержанное приветствие старшего брата. Андрей никогда не стеснялся чувств и если здоровался, то до хруста в плечах.

– Здравствуй, Андрей, – смутился младший Шуйский. – Аль занедужилось?

– С чего ж мне здоровым-то быть, коль государыня меня при всех высмеяла, – жалился князь Андрей, – под хохот бояр с Думы выставила. Помыкает она нами, Ванюша. Держится с нами так, будто мы ее стремя стряпаем.

– За что ж такая немилость, брат, ведь честью и правдой служим! – задохнулся от обиды Иван Михайлович.

– А ты вспомни нашего покойного батюшку, Ванюша, – говорил старший брат. – Что он нам глаголил – не позабыл? Как московским князьям ни служи, а им все мало будет! Вот в ком мудрость была!