Тайная любовь княгини

Ястреб клюнул раз, потом другой и с отвращением тряхнул красивой головой. Нет, эта пища не для него, он привык к трепыхающейся плоти, хотел ощущать под грудкой испуганного зверя бьющееся сердечко, желал, чтобы кровь хлестала из разодранной раны. А Третьяк Тишков уже накинул на голову ястреба клобучок и тем самым усмирил гордую птицу.

– Чего ж ты молчишь, князь?

– А чего вы от меня ждете?

– С нами ты пойдешь или побежишь вослед великой княгине? – сурово вопрошал Андрей.

Борис Горбатый подумал о том, что если сейчас он осмелится сказать «нет», то братья справятся с ним точно так же, как ястреб с несчастным сурком. Князь посмотрел на охотничью сумку дьяка, откуда торчал пушистый хвост зверька.

– С вами! Готов я служить дмитровскому князю.

ЧЕСНОК И ВЕДЬМА

Иван Шигона проснулся от какого-то звонкого потрескивания. Сделав над собой усилие, он сумел разомкнуть глаза. Его встретила пугающая темнота. Долго Шигона всматривался в никуда, пытаясь сообразить, где же он находится. И когда наконец увидел огненные блики, догадался – это преисподняя и черти разжигают костры, чтобы поджарить прибывшего грешника. Обидно стало Ивану, что господь бог определил его сразу в ад, не перемолвившись с ним и словом, а ему было что сказать всевышнему в свое оправдание. Ежели он и совершал худо, то по велению государя, а значит, этот грех нужно делить поровну.

Прямо над ним склонилась лохматая фигура.

«Черт», – догадался Шигона. Дворецкий подумал о том, что бесы не так и страшны, как им приписывает народная молва, а этот уж очень похож на дворового слугу Парамона. Даже уши у него оттопырены точно так же. Всем своим видом он напоминал доброго телка, только что выбравшегося из-под вымени коровы.

– Ишь, как вышло! – произнес бес.

Шигона с удивлением обнаружил, что черт имеет не только облик Парамона, но еще и его голос.

– За что же такая несправедливость? – пожаловался дворецкий. – Грешил не более других, а в аду один маюсь. Не вижу я сотоварищей.

– А кого тебе, Иван Юрьевич, надобно? – удивился бес. – Да и не было там более никого.

– Как так?

– А вот так! Никого там более и не было, только мы с тобой. Я как увидел, что ты упал, батюшка, так сразу к тебе и подбежал. Нагнулся над тобой, а ты уже весь зеленый. А на руки и смотреть страшно было, так они испухли, что будто бы рой пчел их поел.

Бес нагнулся еще ниже, и Шигона со всей очевидностью признал в нем своего верного слугу Парамона.

– Ишь ты, – слабо улыбнулся Иван.

– Видно, отошла твоя болезнь, батюшка, вон как радуешься.

– Где ж это я? Куда ты меня приволок?

– Мы здесь у ворожеи одной, вот она тебя и выходила.

– А что за огонь там мерцает?

– Так это я печку растопил, батюшка. Лихорадка тебя мучила, а с теплом оно полегче будет.

– Вон оно как. А где же ворожея, что меня выходила?

– А она сейчас подойдет, батюшка. Тут за ней сельчане заходили.

– Подняться бы мне, Парамон.

– Это мы мигом, батюшка. На плечико мое обопрись, а я тебе пособлю.

Иван Шигона крепко ухватился пятерней за костлявое плечо слуги и, преодолевая боль, сумел подняться на ноги.

– Ты бы хоть, старый, волосья пригладил, а то видом своим безобразным на дьявола стал похож.

– Неужно тебе дьяволов приходилось видеть, батюшка? – хмыкнул недоверчиво Парамон.

– Приходилось, – произнес Шигона, вспоминая случившееся.

Ворожея вошла под тихое потрескивание лучины. Махонькая, горбатенькая баба сухостью своей напоминала суковину старого древа.

– С возвращением тебя с того света, мил-человек, – поклонилась ворожея с порога.

Голос бабы никак не сочетался с ее древностью. Он был густ и сочен, словно настоянная на душистых травах медовуха.

– Только ведь я никуда и не уходил, баба.

– Так ли это? – прошла в избу старуха и стала разматывать черный платок. – А ведь я тебя за хвост с того света вытянула.

Иван вздрогнул и посмотрел на махонькие ладошки старухи, пробуя представить их неимоверные потуги, а потом неожиданно согласился:

– Верю я тебе, старая. Хоть ты телом и дряхлая, а жизни в тебе столько, что не у всякого молодого отыщется. Признаюсь тебе честно, я до сих пор не верю, что жив.

– Жив, мил-человек, – собрала старуха седые волосья в косу. – Тебе еще чеснок помог, что ты на груди носишь. Ослабились от него злые чары.

– Чем же мне тебя отблагодарить, старая?

– А ты уже отблагодарил меня, молодец, – зловеще расхохоталась старуха. – Пока ты лежал, я тебя трижды поцеловала, а каждый мой поцелуй пять лет жизни тебе стоил. Теперь, мил-человек, я еще пятнадцать годков могу пожить. Ха-ха-ха!

Содрогнулся Шигона.

– Идти нам надобно, старая. – Он оперся на костлявое плечо слуги.

– Ступайте себе, добрые люди, ступайте, – напутствовала ведьма.

Шигона-Поджогин сделал шаг, потом другой, а когда почувствовал, что ноги налились силой, отстранил слугу:

– Оставь меня, сам с крыльца сойду.

И Иван Шигона затопал в темноту.

ДОНОС