Тайная любовь княгини

– Силен зверь, – высказался Иван Федорович. – Как-то раз меня покойный государь на лосиную охоту с собой взял. Вот такого же огромного сохатого тогда загоняли. Пищальники его обступили со всех сторон, из ружей палят, а он как заговоренный – стоит себе и даже выстрелов не пужается. Мы-то думали, что он от страха очумел. И таким он нам покорным показался, что хоть набрасывай на него поводок да отводи ко дворцу. Ан нет! Один из отроков подошел ближе обычного, а лось как пнет его передней ногой, что даже панцирь на груди пробил. Вот какая в нем силища-то, – уважительно протянул боярин, – а аршинный лед для него и вовсе пустяком покажется.

Лось зло топнул еще раз, и из-под копыт брызнула хрупкая ледяная крошка.

– Видал? Так он и будет стучать, пока не пробьет.

Сохатый уже перестал обращать внимание на санный поезд и самозабвенно топал по льду, напоминая вздорного мальчишку-баловника, которому не дают любимую игрушку. Он был уверен, что еще минута такого озорства, и родители выполнят любой его каприз. И лед хрустнул. На него через образовавшуюся лунку хлынул поток воды. Лось пригнулся, а потом, подогнув передние колени, опустился на зеркальную поверхность, задрав высоко кверху зад.

– Ишь ты, какой красавец! – не переставал дивиться Иван Федорович.

– Даже бояться не думает, князь. – Шигона-Поджогин разделял восторг конюшего.

– Не думает, говоришь? А это мы сейчас проверим.

Оболенский сложил ладони у рта и, набрав вовнутрь поболее воздуха, заорал:

– Аллилуйа-а-а!

Конюший отличался завидной басовитостью, а когда повышал голос, то запросто мог заглушить церковный хор. Эхо было так велико, что прогнало с дальних уголков чащи стаю горластых ворон, а совсем рядом сумело смахнуть с вершин сосен мохнатые снежные шапки, которые с шорохом пробирались через растопыренные ветки и глухо разбивались о наледь.

Лось настороженно поводил длинными ушами, потом поднялся с колен и быстрой трусцой засеменил в сторону чащи.

– Застрелить надо было бы, князь, не скоро нам такой сохатый повстречается, – искренне пожалел Шигона.

– Ничего, не в последний раз едем. Пускай нагуляет еще жирок, а там поговорим. Трогай давай, не ночевать же нам здесь.

Возница, круглолицый розовощекий детина, огрел застоявшуюся лошадь кнутом и повелел строго:

– Пошла, родимая!

Кобыла обиженно дернула крупом и оторвала приставшие полозья от слежавшегося снега.

Иван Федорович ехал к Охотничьему дому не только для того, чтобы отведать парной зайчатины и испить рейнского вина. В лесной глуши, в тесном соседстве с волками он решил отпраздновать свою небольшую победу.

Теперь он один был подле государыни. И даже Михаил Глинский, родной дядя великой княгини, топтался в Передней комнате простым просителем, дожидаясь соизволения Елены Васильевны предстать перед ее очами.

Лошадь фыркала и яростно колотила копытами по зимнему пути. Было видно, что долгая дорога приходилась ей в радость.

Оболенский с улыбкой вспомнил, как государыня не хотела отпускать его в стылую погоду и ему пришлось проявить настойчивость и чуткость, чтобы освободиться от жаркого объятия. Некоторое время Иван Федорович пребывал в грезах, вспоминая Елену Васильевну, склонившуюся над ним в прощальном поцелуе, и ее ядреные груди, буквально вжимавшие его в мягкую постелю. А потом дорога взяла свое: под мерный стук копыт ретивой лошадки Иван незаметно уснул.

– Тпру-у! – раздался громкий зычный окрик краснощекого детины, и возок, проехав еще сажень, замер.

Оболенский хотел обругать нерадивого слугу за грубую езду, но, глянув в окно, увидел Охотничий дом.

Покойный Василий любил эту дачу и наведывался сюда всякий раз, как только Соломония съезжала на богомольные места в надежде вымолить у господа наследника. И ближние слуги Охотничьего двора поговаривали, что в заповеднике он не только промышлял зверем и птицей, но и на девках и боярышнях проверял свое семя – так ли уж он бесплоден, как о том нашептывает молва.

Иван Федорович отворил дверцу, сощурился на выпавший снег, а потом подозвал рынд:

– Эй, Егорка! Тишка! Где вы там запропастились? Али господину своему уже плечо не желаете подставить? Поломаю шею – будет тогда вам от меня кнутов.

– Это мы мигом, боярин! – выказывая ретивость, повскакивали с коней рынды. – Ты бы ручками о наши плечи оперся.

Овчина подумал о том, что совсем недавно точно так же государь всея Руси сходил на скрипучий снег.

Теперь его черед!

Иван получил в наследство от великого князя не только его любимый Охотничий дом, но еще и супружницу.

– А зайцев нынче не счесть! – радовался Тишка. – Пока ехали, так я целую дюжину насчитал. Государь наш покойный, Василий Иванович, горазд был до охоты, а как приболел сердешный, так и перестал ездить. И теперь зверье до того осмелело, что даже к дому подходит. Да тут, Иван Федорович, не пищалями в них палить пристало, а палками побивать.