Тайная любовь княгини

– Я-то?.. Идем! – Удало махнул дланью отрок, как будто рубил непокорную голову.

Постояли малость воинники близ костра, а потом канули в ночи незамеченными.

– Батюшка-государь, – вошел в шатер старицкого князя подьячий Семен Мальцев. – Изменщики кругом.

– О чем ты глаголешь, холоп?

– Доверился ты, государь, пришлым, – продолжал взволнованный подьячий, – а они тебя оставили.

– Как так?!

– А вот так, батюшка, – горевал Семен Мальцев. – Когда сбор трубить стали, так посошную рать на треть недосчитались. А там, где переяславцы стояли, так вообще никого не сыскать.

– А что же караульщики? – опешил Андрей Иванович.

– Пьяны были! Едва добудились.

– Казнить всех караульщиков торговой казнью! И немедля.

– Будет сделано, батюшка-государь. Накажем! Только хочу сказать, Андрей Иванович, что перебежчика мы захватили. Сбросил с себя броню и босым от лагеря бежал.

– Привести окаянного!

Рынды ввели в княжеский шатер детину лет двадцати, остроносого и тощего, как сурок в весеннюю пору.

– Почему ты оставил воинство? – почти по-дружески поинтересовался Андрей Иванович.

– Скука меня одолела, князь… тоска взяла… Да и помирать не больно-то хотелось. Грамоту около костра нашел, в которой писано, что будто бы Иван Овчина супротив тебя силу великую собирает. Слабость меня одолела да сомнения большие взяли. Вот почему и подался до дома. А так, государь-батюшка, я на твоей стороне. Великую княгиню совсем не жалую, а о полюбовнике ее – Иване Овчине – и слышать не могу. Ежели не веришь, так крест поцелую на том.

– Неужно только по грамоте бежал? А может, надоумил тебя кто?

– Истинный бог, по грамоте, – крестился детина, вытягивая остроносое лицо.

– Вот что, Семен, – сурово оглядел старицкий князь верного холопа, – возьми этого детину под свою опеку и лупи его до тех самых пор, пока всех злоумышленников не укажет.

– Это я с охотой. А ну пошел, раззява! – ткнул перебежчика в спину подьячий. – Вяжите его, молодцы!

Парня опрокинули на пол, скрутили ему руки и ноги бечевой и выволокли из шатра.

Перебежчика пытали люто: хлестали бичами, ставили коленями на уголья, окунали с головой в студеную майскую воду. Он выныривал из реки, едва хватал глоток воздуха, а дюжие рынды вновь наседали на плечи ворогу.

– Так кто с тобой супротив князя зло умысливал? – сурово вопрошал Семен Мальцев.

– Да разве их всех упомнишь, – захлебывался детина.

– А ты попытайся!

Подьячий лениво взмахивал ладонью, и парень вновь хлебал очередную порцию мутной речной воды.

– Тишка с посошной рати… Десятник Михаил с полка правой руки… Сотник из углицкого отряда… – перечислял, словно воду выплевывал, перебежчик. – Затем повар с княжеского обоза Егорка Пыжев…

– А не врешь? – щурил глаза Семка Мальцев.

– Да как же можно, господин? Да разве я бы посмел?

– А вот это мы сейчас проверим. Эй, рынды, помогите дитятке разговориться. Окуните его на самое донышко.

Служивые охотно выполнили наказ и так усердно ткнули парня лбом о дно, что тот не только напился речной водицы, но и вдоволь отведал песка.

– Господи!..

– Ну как, надумал, детинушка?

– Надумал, батюшка. Надумал! – выдыхал перебежчик. – Озарение нашло, всех вспомнил! Среди прочих недругов был рында княжев Матвей Скороходов.

– Так… Продолжай дальше.

– В полку левой руки на мятеж подбивал сотник Елисей. Он крамольную грамоту у костра читал, а еще глаголил, что незачем служить князю-лихоимцу, который супротив божьей воли идет, – едва отдышался плененный. – Говорил о том, что, дескать, через день-другой вся рать на сторону московского князя перекинется. Всего лучше было бы, глаголил он, скрутить Андрею Ивановичу руки да приволочь его к стопам государыни-матушки. А теперь поверил, господин?

– Отвяжите его, рынды, – распорядился подьячий, – да держите покрепче. А я к Андрею Ивановичу поспешу.

Старицкий князь не спал. До шатра доносилось легкое потрескивание полыхающего костра, и на душе от того становилось преспокойно. Князь Андрей думал о том, что так же безмятежно ему было в далеком детстве, когда матушка напевала колыбельную. И речь ее в эти часы текла так же плавно, как широкая река, уносящая свои воды в море-океян. Красивые слова обволакивали его теплом, и он погружался в сон вместе со сказкой.

– Господин Андрей Иванович, – сунул в шатер голову подьячий Семен. – Дозволь до твоей милости.

– Проходи. С чем пришел, холоп?

– Я тут перебежчика с пристрастием допросил. Того самого, что ты мне отдал.

– Ну-ну! – Андрей Иванович с сожалением подумал о том, что матушкина колыбельная, подобно спугнутому голубю, улетела ввысь, к небесам, и должно пройти еще немало времени, чтобы она вернулась вновь.

– Тут такое дело, князь. Узнал я, что крамольные грамоты были писаны в воинстве Ивана Овчины, а потом с лихими людьми подброшены в твои полки. Супостаты их читали и других ратников к мятежу склоняли.

– Кого назвал перебежчик?

– Я тут записал, Андрей Иванович, – развернул бумагу подьячий. – Числом их более пятидесяти… Есть среди них десятники и даже два сотника. А еще я и других смутьянов выведал… более ста их, батюшка. Что повелишь делать с этими крамольниками?