Тайная мать

– Пожалуйста, Карли, – прошу ее я. – Наша договоренность по-прежнему остается в силе, но этот разговор должен пройти только между мной, Скоттом и доктором Фишером. Хорошо?

Нехотя соседка все же выполняет мою просьбу и угрюмо плетется следом за Беном и Гарри.

Когда их шаги затихают на лестнице, Фишера, который по-прежнему сидит на полу, начинает бить дрожь. Он плачет.

– Господи, – шепчет он. – Что же я натворил…

Я молча гляжу на него, со страхом думая о том, что такого мог сделать этот человек, отчего он теперь превратился в хнычущую развалину, и даже не пытаюсь вообразить, что мы сейчас услышим. Хотя, с другой стороны, я, кажется, уже знаю.

– Может быть, лучше начать с начала? – предлагаю я наконец каким-то не своим голосом. И опускаюсь рядом с доктором на колени, чтобы видеть его лицо.

Скотт остается стоять, скрестив на груди руки и все еще чуть ли не дымясь от ярости.

– Я… то, что я сделал… это ужасно, – бормочет Фишер. – Хуже, чем ужасно.

– Расскажите мне всё, – говорю я.

– Ладно, – тихо соглашается доктор. – Я расскажу. – Он переводит дыхание, глядя в потолок, и на мгновение сжимает кулаки. – Вы уже знаете, что я врач, акушер. И знаете, что я работал в клинике Балморал. – Голос у него сиплый и еле слышный – видимо, Скотт что-то повредил ему, когда душил. Глаза подернуты красной сеткой сосудов, а руки дрожат так, что он зажимает их между коленями, чтобы они ему не мешали. – В ту ночь, когда вы должны были родить, доктор Макс Фридленд, ваш ведущий врач, заболел, и меня вызвали на замену. Но вы вряд ли знаете, что у моей жены, Лиз, в ту ночь тоже начались схватки. Она лежала в палате рядом с вашей.

Я слушаю его со страхом и в то же время с таким интересом, что буквально не могу оторвать от него глаза.

Он сосредоточенно смотрит в одну точку, вспоминая.

– Когда я приехал, у вас все было уже в разгаре, да и акушерка была хорошая, опытная, так что я сосредоточился на Лиз. Разумеется, в момент рождения нашего первенца мне хотелось быть с женой, но поскольку людей в клинике не хватало, а ваши роды шли без всяких осложнений, я решился на подмену. Вашей акушерке сказал, что, если у вас что-то пойдет не так, пусть она тут же зовет меня, но та ответила, что с вами всё в порядке. А потом… – Джеймс поднимает голову, смотрит на меня, затем на Скотта и, в конце концов, снова упирается взглядом в колени. – Потом сложности начались у моего ребенка. Пуповина обвилась вокруг шейки, сдерживая нормальный ток крови и отрезая поступление кислорода. Обычно при мне в таких случаях была акушерка, но тогда я оказался слишком самонадеянным – мне казалось, я все держу под контролем. – Тут его голос прерывается, и он прокашливается. – Я делал все, что мог, надеясь спасти ее, но я был в панике. Обычно я спокоен и действую профессионально. Каждый год я принимаю сотни здоровых младенцев. Но это была моя жена, мой ребенок. Ребенок, которого мы пытались зачать целых десять лет. Я… я не смог спасти нашу девочку. Она умерла. Моя дочка умерла. Я не смог спасти ее. Это моя вина.

– Девочка? – тут же переспрашивает Скотт. – Дочка?

– Я принял решение, – говорит Фишер. – Принял его за долю секунды, и с тех пор его последствия преследуют меня. Вы должны мне поверить, я ничего такого не планировал. Я вообще не понимал тогда, что делаю. Просто не знал, как скажу Лиз о том, что нашей девочки больше нет.

Мое сердце бьется в такт его словам. Сначала в медленном маршевом ритме, потом постепенно ускоряясь.

Джеймс смотрит на меня.

– Вы тогда уже родили одного здорового близнеца. На подходе был второй, и вот тогда я это и сделал.

Я вся дрожу. Дрожу целиком, от макушки до пяток, даже зубы во рту и те щелкают. Я знаю, что он скажет сейчас, но я не хочу это слышать. Как я это вынесу?

– Лили была моей дочерью, – говорит Фишер. – Нашей с Лиз. Но она умерла через несколько минут после рождения, и я был вне себя от горя. Наверное, я тогда чуть-чуть спятил.

– Лили была вашей? – шепчу я, чувствуя, как по моей коже пробегают мурашки.

Но доктор не отвечает, так он занят своей исповедью.

– Скотт, вы были заняты телефоном, писали родственникам, что у вас родился сын, – продолжает он свой рассказ. – Я еще сказал вам, что телефоны могут повлиять на больничное оборудование, и велел вам выйти из комнаты. Сказал, чтобы вы шли в залу ожидания для родителей. И добавил, что ваш второй ребенок появится на свет минут через двадцать. Я солгал.

Теперь Фишер снова обращается ко мне.

– Сразу перед тем, как родился ваш второй ребенок, я выслал акушерку проверить другую роженицу. Процесс рождения первого ребенка и болеутоляющие мешали вам ясно воспринимать реальность. В момент чистого безумия я подменил детей. Подменил вашего живого ребенка на своего, мертвого.

Он теребит себя за щеку, будучи не в силах посмотреть в глаза мне или Скотту. Его взгляд устремлен куда-то далеко.