Тайная Миссия

— Может быть, меня и подлечили, мой добрый господин, не буду отрицать, но всякий видит, что мое хилое, жалкое тело разрушено болезнью, голова облысела, а мех местами вылез. Никому Мэйуид не нужен ни теперь, ни когда-либо, твой друг Мэйуид обречен быть одиноким всю жизнь, никто не полюбит его, такова его судьба. В этом смысле, Спиндл, господин мой, только в этом невыгодном для него смысле я такой же, как Триффан. Мы оба холостяки. У нас обоих нет любящих жен. Мэйуид печален, несчастен и физически страдает, когда думает об этом, а потому он не может постичь, как ты, такой великолепный, всеми уважаемый, отворачиваешься от любви, особенно если речь идет о столь желанной, незаурядной кротихе, как Тайм.

— Полно, — пробурчал Спиндл покаянно, сожалея, что больно задел Мэйуида. — Помимо всего прочего, я очень сомневаюсь, чтобы Тайм заинтересовалась такими вещами, тем более если речь идет обо мне.

От Мэйуида не укрылась дрожь в голосе Спиндла.

— Сомневаешься, господин! Великолепно и знаменательно. Когда все так неопределенно — любовь на пороге! Да, мой господин, желаю удачи, любезный мой, система хочет, чтобы все свершилось как полагается, и будет разочарована, если этого не произойдет.

— Уходи, Мэйуид.

— Простите, господин! — И он удалился.

Спиндл потом весь день пребывал в дурном расположении духа и избегал общества Тайм до самого вечера. Когда она наконец отыскала его, они вместе поужинали, почти не обменявшись ни словом, потому что ни тот ни другая не могли придумать, что бы такое сказать.

Обращенные к Тайм комплименты Мэйуида отнюдь не были преувеличенными. Тайм сильно изменилась с тех пор, как Триффан и Спиндл встретили ее в Бакленде, когда она была очень больна. Тогда она выглядела изможденной, в глазах застыло потерянное выражение — болезнь высосала из нее энергию и жизнь. Однако лето, проведенное в странствиях и доброй компании, вернуло блеск ее шубке и гордое выражение ее взгляду; она стала достойным, заслуживающим уважения членом любого общества, веселой кротихой, с которой любому приятно быть рядом. Тайм понравилась кротам Данктона и очень быстро была принята ими. Ее уважали за то, что она прошла такой путь, и за то, как умело устроила она нору, в которой радушно принимала гостей, хорошо кормила их и развлекала.

Кроме того, она верила в Камень и молилась ему, и, хотя уже многие самцы обратили на нее внимание и неизменно поворачивали рыльце в ее сторону — особенно когда наступил февраль и присущая Тайм женственность, казалось, возросла бесконечно, — она не проявляла интереса ни к кому: мало кто из них был истинным последователем Камня.

— Я хочу, чтобы мой супруг не только говорил, что верит в Камень, но чтобы он жил им и для него, чтобы в этом заключалась вся его жизнь, — признавалась однажды Тайм Монди, с которой очень подружилась и рядом с ее норой вырыла ходы и одну-две прелестные норы для себя.

— Скажи, а нет ли определенного самца, которого ты имеешь в виду? — заметила Монди рассудительно. — Приближается февраль, и у тебя уже остается совсем немного недель на размышления.

— Ну, — начала Тайм застенчиво, — я мечтаю, да, мечтаю.

— Мечтаешь? — повторила Монди. — Ты хочешь сказать — жаждешь?

Тайм подумала над словом «жаждешь» и решила, что да, вероятно, так оно и есть.

— А ты спаривалась когда-нибудь? — спросила она у Монди, уклоняясь от ответа.

— И приносила потомство, и выращивала детей. Но это было раньше. Понимаешь, я нужна Комфри, а его голова, как мне кажется, занята другими вещами.

Тайм засмеялась.

— Более интересными?

Монди улыбнулась и ничего не ответила.

— Ты ведь любишь его, правда? — проговорила Тайм.

— Да, — сказала Монди просто. — Наверное, люблю. Какое-то время они посидели и помолчали.

— Ну, — произнесла наконец Монди. — Так что это за крот?

— Ты прекрасно знаешь,— коротко ответила Тайм с недовольным видом.

— А он знает? — засмеялась Монди и добавила: — Этого крота надо подтолкнуть.

Тем временем страдания бедного Спиндла усиливались с каждым днем. Казалось, все вокруг способны были разговаривать только о кротах противоположного пола. Алдер уже давно исчез в Истсайде, а теперь и Скинт со Смитхиллзом, которых Спиндл считал слишком старыми, чтобы думать о «подобных вещах», как он это называл, ушли «на разведку». Спиндл знал, что это означало: к самкам.