Тайная Миссия

— Я рада, что ты привел нас сюда, — сказала Тайм.— Мне кажется, будто я познакомилась с системой, которая будет играть важную роль... в нашей жизни..— Она протянула лапу Спиндлу, и Триффан обрадовался, увидев, что они начали открыто проявлять свою любовь.

— Ладно, — проговорил он, — пора идти. Я пошел домой... Вы ведь найдете дорогу обратно?

С этими словами он покинул их и двинулся в обход, через Болотный Край и Истсайд. В глубине души он надеялся, что, может быть, по пути ему удастся найти остатки норы, где когда-то жила Ребекка и которую она сама ему показывала, норы, куда Меккинс, самый великий из кротов Болотного Края и самый любимый, принес крошку Комфри, чтобы у Ребекки было существо, которое она могла бы любить, после того как погибло ее первое потомство.

Триффан чувствовал себя каким-то потерянным и одиноким; это чувство усугублялось лицезрением счастья Спиндла, и Триффан думал, что, если он посетит место, вблизи которого жила его мать, это придаст ему силы. Поэтому он повернулся и пошел — одинокая фигурка в голом по-зимнему лесу.

Солнце стало садиться, и свет над Болотным Краем медленно гаснул. Спиндл со своей Тайм отправились обратно тем же путем, каким пришли сюда, и, когда голые потрепанные стволы деревьев над ними порозовели в лучах заходящего солнца, обнаружили, что они опять в Бэрроу-Вэйле.

Какое-то время они полежали, приникнув к земле, а потом Тайм сказала:

— Мне бы хотелось на минутку спуститься в ходы, просто посмотреть...

— Но Триффан говорил...— нерешительно начал Спиндл,— я хочу сказать, там нечего смотреть...

— Спиндл, разве ты не чувствуешь, здесь есть что-то особое? Что-то, предназначенное специально для нас?

— Не знаю... — с сомнением проговорил он. — Я не знаю, я...

Над ними, хотя солнце еще не село, на бледном вечернем небе зажглись первые белые звездочки, и дневной шум леса смолк, стало тихо. Потом воцарилось полное Безмолвие, и покой окутал Бэрроу-Вэйл.

— Да, — проговорил Спиндл с уверенностью. — Я чувствую это.

И они в благоговении припали к земле, прижавшись друг к другу, бок о бок, а свет над ними казался сияющим и белым, и они поняли, что Камень с ними и в них.

Должно быть, один из них поднялся первым, потом, правда, они не могли вспомнить, кто именно; шурша сухой травой, побродили между низкими кустиками в поисках входа и вдруг, обернувшись, увидели его совершенно отчетливо, словно он всегда был тут. На вход лился гостеприимный свет, а шелестящий шепот легкого ветерка точно говорил: «Теперь это ваше место, и ваше присутствие оказывает ему честь. Идите, идите ко мне...» И они вошли в этот странный вход и попали в знаменитую большую общую нору Бэрроу-Вэйла; на полу лежал толстый слой пыли, но все равно эхо повторяло каждый их шаг. Вокруг торчали скрюченные старые корни сгоревших деревьев, растрескавшиеся, мертвые; из норы в разные стороны вели тоннели. Однако воздух здесь был свежим, теплым и приятным.

— Тайм... — И Тайм повернулась к Спиндлу, а он к ней, и его когти оказались у нее на спине, и он не нервничал и не был таким неловким, как тогда, наверху, когда они занимались любовью первый раз, а вздохи, которые они испускали в экстазе, отдавались эхом от стен и снова наплывали на них. Наконец, когда они успокоились, Спиндлу и Тайм показалось, что Бэрроу-Вэйл принадлежит им и теперь будет принадлежать всегда. Это их место, да — их и их рода.

— Спиндл,— прошептала Тайм,— ты слышишь?

— Да, — с благоговейным страхом отозвался Спиндл. — Безмолвие Камня.

— Это всегда останется в Бэрроу-Вэйле — конец и начало, потому что Камень — не символ одного какого-то места, его место повсюду. О, — вздохнула Тайм, — здесь... здесь я чувствую что-то, идущее из очень-очень далекого будущего. И мы — часть этого, Спиндл, мы чужие здесь, чужие даже друг для друга, и никто в стране кротов не знает, что мы пришли сюда.

— Не знаю, по правде говоря, я не уверен, но...— начал было Спиндл, но замолчал, потому что вокруг них разлился свет Камня, белый и ясный, и из самых дальних уголков послышался визг и писк малышей, потом болтовня подрастающих кротышей, потом беготня и игры молодежи, а за всем этим, далеко-далеко, еле слышный шепот: кто-то звал другого по имени, но расслышать было невозможно, и ответом на зов, казалось, был разлитый вокруг свет, ответом была теплота, светившаяся в их взглядах, наполнявшая глаза слезами и заставлявшая теснее прижиматься друг к другу.

— Спиндл, мне страшно, — прошептала Тайм. Она услышала внутри себя жизнь, жизнь будущих поколений.

— Тайм, — произнес Спиндл, его худенькое тело так и лучилось гордостью и уверенностью. — Да будет благословение Камня на нас и на наших детях.

— Любовь моя, — прошептала Тайм, — если мы когда-нибудь будем разлучены, то, что бы ни случилось, пусть это место будет нашим местом, местом, куда мы придем.

— Бэрроу-Вэйл Данктона, — тоже шепотом отозвался Спиндл. — Да.

— Наше место, — вздохнула Тайм. — Наше святилище.

— Мы будем сюда возвращаться, куда бы судьба ни завела нас и что бы с нами ни произошло, — проговорил Спиндл. — Мы скажем нашим детям, а они скажут своим.