Тайная Миссия

Зло имело цвет и вкус крови; после расправы грайки ушли, предоставив истерзанных кротов их тяжкой участи — медленному умиранию и неминуемой смерти.

Триффан и Спиндл до конца дней своих не забывали об этом зрелище. Их наверняка захлестнула бы черная волна ненависти, если бы не Босвелл, который не уставал повторять:

— Помните: грайки — тоже кроты, обычные кроты, как мы с вами. Свет и мрак неразлучны. Помни об этом всегда, Триффан, и не проклинай, их. Веди других вперед не с ненавистью, ибо это путь во мрак, но с любовью и верою в Камень. Помни об этом, помни и не забывай никогда! Это нелегко, но это, пожалуй, самое главное. — Затем, повернувшись к Спиндлу, настойчиво произнес: — Напоминай ему об этом постоянно, помогай не забывать, научиться прощать, и тогда сияние Камня пребудет с тобою и с теми, кто пойдет за тобой.

Но научиться прощать было неимоверно трудно. В одном месте, уже на поверхности, они наткнулись на старого крота с развороченной грудью, лежавшего среди мертвецов.

— Ты из каких мест? — участливо спросил его Триффан, который подошел к нему, чтобы оказать посильную помощь: мать, а затем и Босвелл научили его врачевать раны.

— Из Эйвбери, — задыхаясь, прошептал несчастный.— Мы все... оттуда. Грайки захватили поселение... многих убили сразу... многих — по дороге. Погнали нас сюда в начале марта... Лучше уж убили бы сразу... Теперь не осталось никого — нет больше Эйвбери,— бормотал он, тщетно пытаясь остановить лапами сочащуюся кровь, а она все лилась, орошая сухую траву, на которой он лежал. Босвелл, Триффан и Спиндл оставались с ним, пока он не испустил дух.

Так, никем не замеченные, они прошли через Священные Норы. Казалось, Босвелл хотел, чтобы они лучше запомнили все, что сотворили грайки с Аффингтоном.

Однако на следующий день к вечеру один из стражей обнаружил их, сообщил остальным, и вскоре стало ясно, что грайки организовали поиски. Отряды стражников методически прочесывали тоннель за тоннелем, а также окружающую местность наверху. Они производили это деловито, с устрашающей четкостью, и путники были вынуждены выйти наверх, подальше от спасительных ходов. Кольцо поисковых групп, обшаривавших каждый клочок осыпей, стал неумолимо смыкаться. Отряды переговаривались между собою условной серией резких ударов лап о землю, и Триффан, как самый сильный из троих, взявший на себя роль защитника, серьезно забеспокоился. Ночь настигла их возле самой вершины Аффингтонского холма. На севере, за спинами их преследователей, уходила во тьму долина Белой Лошади, изредка освещаемая призрачным светом луны. Вокруг шумела под ветром сухая трава. Порывы ветра с каждой минутой становились сильнее, и ночные облака заметно ускорили свой бег. Ветер перемен... Время перемен настало для Аффингтона, для всего народа кротов... Внезапно с запада из темноты до них донесся еще один звук. Густой и торжественный, он длился всего какой-то миг. Это подал свой голос Поющий Камень.

— Ты знаешь, где мы сейчас находимся? — неожиданно спросил Босвелл.

— Конечно! — отозвался Триффан не без досады: он подумал, что, приведя их сюда, Босвелл без видимой необходимости подвергал их серьезной опасности. Здесь не было Камней Покоя, способных защитить их, не было вообще камней, за которыми можно было бы укрыться. Предоставленные самим себе, путники оказались беспомощными: вокруг было слишком много врагов.

Старческий голос Босвелла звучал ласково и безмятежно. Все трое стояли лицом к северу, откуда дул ветер. Сейчас Босвелл обратился к нему спиной и окинул взглядом ночной Аффингтон.

— Здесь были заложены священные традиции кротов,— начал он.— Здесь, в этом месте, хранили они свои секреты; здесь создавались правила и развивались науки. Здесь было сформировано и бережно хранилось то, что принято считать духом нашего народа, и здесь же впервые было услышано Безмолвие Камня. Здесь... — Голос Босвелла упал до шепота, и в нем зазвучала пронзительная печаль — печаль открытого сердца, привыкшего давать, а не отбирать, — и старческая тоска, тоска по тем временам, подумалось Триффану, когда так легко странствовалось по всему свету, когда не терпелось увидеть все собственными глазами... по тем временам, которые для Триффана еще только должны наступить.— Теперь и здесь...— произнес Босвелл.

«Теперь». Триффан вдруг осознал значение, которое вложил в это слово Босвелл. Страх отступил от Триффана, и, когда это произошло, ему стало слышно Безмолвие. Густое и надежное, оно обволокло Триффана, он вздохнул полной грудью, и на глаза набежали слезы. Безмолвие и было этим «теперь»; пребывание в настоящем — только это имеет значение, независимо от того, что именно вмещает это понятие настоящего времени.

Триффан обернулся к Спиндлу и почувствовал легкое замешательство, увидев, что тот безмятежно почесывается и даже зевает.