Тайная река

Но они все время были здесь, голые, как черви, они скрывались под скалами, под грудами коры. Их жилища были такими же эфемерными, как пристанища бабочек среди листвы. Они ловили рыбу, собирали устриц, иногда убивали пару опоссумов, а затем куда-то уходили. Торнхилл видел лишь их силуэты, когда они шли по гребню горы, замечал у реки – склонившись над водой, они целились копьями в рыбу. Иногда улавливал их в проблесках солнечного света над водой – фигуры, сидевшие, задрав колени к плечам, на дне хрупких, как сухой лист, каноэ, порою об их присутствии говорил поднимавшийся откуда-то из потаенного лесного уголка голубой дым. Но стоило ему попытаться подгрести к ним, как каноэ успевали исчезнуть, а если он задерживал взгляд на столбиках дыма, таял и дым.

Днем, если не выходить из поселения и не присматриваться внимательно к округе, в этом сумбурном пейзаже никого видно и не было. Можно было даже подумать, что здесь вообще никого нет. Но ночью, если отплыть на лодке подальше от порта, были видны мерцавшие среди деревьев огоньки костров, порою ветер доносил погребальные звуки их пения, слышались ритмичные постукивания палок.

Но никаких знаков, говоривших о том, что черные считали, будто это место принадлежит им, не было. Ни заборов, уверявших: «Это мое». Ни домов, заявлявших: «Это мой дом». Ни возделанных полей, ни стад, утверждавших: «Мы вложили в эти места труды рук своих».

Но порою кого-то настигал удар копья. И по городу расползался слух: тот-то лежит сейчас в больнице с застрявшим в нем наконечником копья, и доктор качает головой. А другой получил копьем в шею и истек кровью за минуту и лежит сейчас, бело-розовый, как кусок телятины.

Торнхилл никогда не рассказывал Сэл об этих делах с копьями, но она слышала рассказы соседей, и он не однажды заставал ее над мятыми страницами «Сидней Газетт»: она, шевеля губами, водит пальцем по строчкам. «Они поймали его как раз по дороге сюда, – сказала она, не глядя на него. – Прямо возле залива».

Но трястись из-за копий черных не имело никакого смысла. Это все равно что змеи или пауки – от них не убережешься. Он напомнил ей, что даже в Лондоне человека могут убить из-за содержимого карманов. Он пытался таким образом ее подбодрить, успокоить, но Сэл упорно отмалчивалась. И он стал нервничать, увидев расстеленную на столе «Газетт».

Что бы он там ни говорил Сэл, а на воде он чувствовал себя спокойнее. На земле же всегда можно было попасть под копье.

• • •

Трудясь в Сиднейской бухте на мистера Кинга, Торнхилл не раз встречал старых знакомцев по Темзе, и одним из них был Томас Блэквуд. Фальшивое дно на Блэквудовой «Речной королеве» было предметом его гордости, пока кто-то на него не донес. Он был приговорен к смерти, а потом к жизни.

Блэквуд был мужчиной крупным, крупнее даже Торнхилла, с типичными для лодочника мощными щиколотками и запястьями. Он обладал первозданным достоинством, спрятанным где-то внутри, словно в туго завязанную и запечатанную сумку. Он был скрытен, молчалив, всегда смотрел куда-то в сторону, а не на собеседника. А когда говорил – это бывало нечасто, – то слегка заикался.

В городе, населенном мужчинами и женщинами с непростыми историями, считалось невежливым расспрашивать о прошлом, однако он однажды напрямую спросил у Торнхилла, что привело его в Новый Южный Уэльс. И внимательно слушал, когда тот рассказывал ему про бразильскую древесину. «Кто-то стукнул, – сделал вывод Блэквуд. – Лукас бы ни за что на свете не поперся на реку ночью». Потом, помолчав, добавил: «На меня тоже донес какой-то гад. Не иначе как за награду, – и засмеялся, но без всякого веселья. – Слово даю: тот червяк уже об этом пожалел. Наверняка за все свои труды кормит сейчас рыбу где-нибудь возле Грейвсенда».

Блэквуд не производил впечатления человека, склонившегося перед судьбой. Напротив, он усердно работал себе во благо. Он уже заслужил прощение и теперь обзавелся собственной лодкой. Этот шлюп тоже звался «Королевой», но нужды в фальшивой палубе не имелось, потому что перевозкой товаров между Сиднеем и Грин-Хиллз можно было зарабатывать вполне прилично и вполне законно.

Грин-Хиллз когда-то был пустошью в пятидесяти милях выше по реке – лучшего места для выращивания злаков на этих песчаных почвах было не сыскать. От Сиднея туда имелась дорога, но она шла через лес, в котором скрывались всякие беглецы от правосудия и черные, только и поджидавшие повозки с товарами. Так что лучше всего было доставлять урожай на рынок по реке, идя под парусами до самого устья, а потом еще тридцать миль по морю вдоль берега, до самого Порт-Джексона[10].