Чтобы столкнуть Японию с Россией, необходимо было устроить для Японии не только военные займы, но и горячее сочувствие в Америке и Англии. Сочувствие это, как теперь бесспорно установлено, было раздуто искусственно американской печатью, которая почти вся в еврейских руках. В течение целого ряда лет армия жидовских писак клеветала на Россию, лила невероятно грязные помои, возбуждала к ненависти в презрению ко всему русскому. В результате общественное мнение не одной Америки было сбито с толку. Громадный читающий мир был жалко обманут; сложилось враждебное как бы атмосферное давление против нас. Именно оно дало воздух под крылья японскому народу, именно оно отняло у наших крыльев воздух. Незрелое и шаткое русское общество, уже издавна разъеденное инородчиной, уже издавна отравленное еврейскими влияниями, не выдержало общего натиска. Не дух народный, а дух общественный пошатнулся у нас, и мы постыдно сдались»…[637]
Но мало того, что евреи вызвали японскую войну. Во все время войны они не переставали всячески вредить нам, и вместе с тем деятельно помогали японцам.
Даже парижская газета «Presse» заметила, что «Япония не одна ведет войну с Россией; у нее есть могущественный союзник — еврейство».
Во всех странах евреи открыли подписку в пользу японских раневых, а в русской армии евреи находились в качестве шпионов; так один выдавал себя за итальянского военного агента, другой — за корреспондента газеты «Трибуна», и т. п.[638]
Старались евреи также по мере сил внести развал и деморализацию в ряды русских войск, о чем совершенно определенно говорится в книге генерала Куропаткина «Задачи русской армии» (т. III, стр. 339).
Втянув нас в кровопролитную войну, евреи в тоже время сделали все возможное, чтобы поднять внутри страны революционный бунт.
Что евреи, не получая помощи в России от запрещенного нашими законами масонства, должны были сами выступить, «оказав» себя в организации, подготовке и выполнении смуты 1905 года, мы имели уже достаточно доказательств.
«Никогда еще, — пишет еврей Ландау, — не были достигнуты столь значительные результаты, никогда еврейское дело не стояло так прочно, никогда еще не было столь сильно общественное давление в пользу еврейского дела, как в 1905-06 году!»[639]
Хотя масонство официально не существовало в России, все-таки в дореволюционный период ощущаются попытки его проявления.
Летом 1903 года возник «союз освобождения», «на мнимо– увеселительной товарищеской поездке в Шварцвальд под председательством помещика Петрункевича».[640]
Союз этот являлся покорным орудием масонства, через вошедших в его состав масонов и евреев. Как известно, после 17 октября 1905 года «союз освобождения» стал называть себя «конституционно-демократической партией», но так как народ упорно звал их не «демократами», а «домокрадами» и даже «конокрадами», то «союз» переменил этикетку и принял громкое, но туманное название «партии народной свободы».Первым маневром этой масонско-еврейской организации было: «возбудить недоверие к правительству, как к строю знаменующему собой произвол и бесправие, и вселить стремление к «свободе». К какой свободе — об этом не распространялись. Чем более широкой и безграничной казалась бы обществу эта свобода, к которой надлежит стремиться, тем лучше…
«Кто из этой группы попадал на кафедру, вел ту же линию.
Говорил ли он о строении черепахи, учил ли разнице между русским государственным строем и прелестями народоправства, говорил ли он о строении корней какого-нибудь растения, — всегда и везде молодежи внушались презрение и ненависть к существующему порядку вещей и жажда иного порядка, при котором наступит якобы золотой век правды и свободы.
«И путем земства, и путем прессы, в путем университетского преподавания старательно создавалась та атмосфера недовольства и раздражения, которая должна была привести прежде всего к двум следствиям: к «переоценке ценностей», т. е. к отказу от всего, что так или иначе отдавало традицией, привычкой, а следовательно мешало вкоренению новых начал; во-вторых — к естественной уверенности, что на смену старого порядка уже готов новый, и во всяком случае определялись лица которые лучше других могли бы осуществить такой новый порядок.
Борьба в этом направлении велась самая упорная, но конечно главным образом глухая. То, что проявлялось наружу, имело всегда такой характер, будто речь идет сравнительно о невинных вещах. Например, земство боролось против всякого губернатора, который принимал меры против скоплений на земской службе революционных элементов; пресса боролась против всякого мероприятия правительства, которое могло иметь последствием ослабление революционных настроений; профессора же возбуждали молодежь к революционным мыслям и даже поступкам.