Тайная сторона Игры

— Да, поэтому принца посчитали не вполне здоровым душевно. На этом основании Ольга Александровна Романова получила от святейшего синода разрешение на развод. Но связь рубины — Марс остается, никуда не деться.

Не деться, не деться…

Арехин посмотрел на часы. Тяжелые, напольные, они едва шевелили золоченым маятником. А все ж время шло.

— Александр! Я сейчас должен уйти. Вам же необходимо написать отчет о вчерашнем. Стол, перо и бумага — в библиотеке.

— Написать? Отчет? — тезка Он испугался всерьез. — Но я не умею!

— Как сумеете. Учтите, Александр, для следователя работать пером порой не менее важно, чем работать головой. Или стрелять из маузера, — усмехнулся тезка Аз. — Пишите спокойно, по порядку, ну, как если бы Вы рассказывали товарищу Оболикшто, причем не в службу, а в дружбу. Мудреных слов не держитесь, пользуйтесь теми, которые сами просятся на язык. Придерживайтесь фактов. Чему сами были свидетелем — то факт. Что слышали от других — сведения. О догадках лучше не писать вовсе. Мало ли до чего можно додогадываться. Устанете — отдохните, можете даже поспать. Обед вам подадут, если я вдруг задержусь.

И Арехин ушел, оставив тезку исходить холодным потом…

9

— Итак, коллега, вы утверждаете, что в деле о баскервильской собаке Шерлок Холмс допустил грубейшие промахи?

— Мне это представляется несомненным. Истинный преступник, виновный в смерти сэра Чарльза Баскервиля, каторжника Сэлдома и учителя Стэплтона, а также в злоумышлении на жизнь сэра Генри Баскервиля — это доктор Мортимер. Возможно, я бы не смог убедить в этом суд присяжных…

— Суд присяжных, — перебил Арехина Ленин, — это совершеннейший бред, архичушь, выкидыш бесплодного ума. Взять дюжину неподготовленных обывателей и поставить перед ними сложнейшую юридическую задачу — это нужно ж было додуматься! Они б еще больных так лечили: пригласили бы на консилиум добропорядочных мастеровых, купчишек, дворянчиков, крестьян от сохи, пусть решают — резать больному брюхо, али пусть ишшо поживет, — и он засмеялся — громко, заразительно, щеки его порозовели, резкие морщины у рта смягчились.

— А независимость судебной системы от государства? — спросил Арехин.

— Ну, батенька… Ну… Ну, вы просто уморить меня решили сегодня… — захлебываясь от смеха, едва выговорил Владимир Ильич. — Судебная система — это составная, неотъемлемая часть любого государства — ну вот как ваша голова есть неотъемлемая часть вас самого. Хотели бы вы иметь независимую голову? В лучшем случае это шизофрения, в худшем — гильотина… — Владимир Ильич начал успокаиваться — отхлебнул чая из стакана в оловянном железнодорожном подстаканнике, потер ладонь о ладонь, потом пригладил бороденку. — Нет уж, сказочки о независимости оставим наивным простачкам.

Арехин тоже допил чай. Пора было уходить: еженедельная беседа с Лениным подходила к концу. Арехин понимал, что влияния на Владимира Ильича он не оказывает ни малейшего, просто доктора посоветовали тому время от времени отвлекаться от революционных трудов, например, беседуя с хорошим человеком. Надежда Константиновна и вспомнила о знакомце по Швейцарии. Вот и ходит Арехин — беседовать. И даже иногда играть в шахматы.

Ролью своей Александр Александрович не оскорблялся, шутом при короле себя не чувствовал, напротив — рассмешить собеседника чаще пытался Ленин, впрочем, юмор у Владимира Ильича был своеобразным.

Всё ж лучше, чем вовсе никакого.

Вошла секретарша:

— Владимир Ильич, к вам писатель, помните?

— Разумеется, помню. Приглашайте, товарищ Надя, приглашайте. И… Еще чайку, пожалуйста. Если можно — с лимоном. Вы будете? — Ленин повернулся к Алехину. — Нет-нет, не уходите, пожалуйста, если у вас есть, конечно, время. Любопытный человечище этот писатель. Герберт Уэллс. Читали, быть может?

— Читал.

— И я читал. Ох, боится господин писатель революции, ужас, как боится.

— В самом деле?

— А как же. Он и Маркса вывел в одной книжечке, выставил этаким сумасшедшим ученым, доктором Моро. А уж как он пролетариат изобразил…

— Про доктора Моро я читал. Но сдается мне. Владимир Ильич, что и вы тоже от пролетариата не в восторге.

— Да, — вздохнул Ленин. — Скажу по секрету, я не люблю пролетариат. Но пролетариат — топливо революции. Другого топлива у нас нет, а паровозу ехать необходимо, — и он подмигнул Арехину.

— Получается, революционеры — кочегары революционного паровоза, — закончил мысль Арехин.

— Именно так. Только — никому, — и он опять подмигнул. — Умные и так знают, а глупых лучше не расстраивать безо всякой пользы для нашего дела.

Писатель пришел не один, а с девушкой.

— Господин Уэллс, товарищ Ульянов, — познакомила девушка высокие встречающиеся стороны.

— Мы с господином Уэллсом знакомы еще по Лондону, — и они обменялись рукопожатиями. Затем состоялось представление сопровождающих лиц.

— Александр Арехин, наш специалист в области юриспруденции и вообще, разносторонне способный товарищ, — сказал Ленин.

Спутницей Уэллса оказалась Анна-Луиза Рюэгг, переводчица, девица лет двадцати. Ох уж эти писатели…